рядам девушек пронесся тревожный шепот. Обогнав Марьяну, я открыл перед ней стеклянную дверь, и мы вышли в холл.

К ней тут же бросились с расспросами девушки из второй пятерки, наблюдавшие всю драму через прозрачную дверь.

– Какая-то дрянь положила мне стекло в пуанты, – устало сообщила Марьяна, продолжая идти.

– Ты его не увидела, когда их надевала? Как так? – удивилась одна из девушек.

– Потому что оно появилось только во время танцев, – снова пояснила Марьяна, заметно раздражаясь.

Девушки продолжали засыпать ее вопросами, но Мари отмахнулась от всех, сообщив, что желает побыть одна, и ускорила шаг, насколько это было возможно при порезанных стопах.

– Давай я тебе помогу, – вновь предложил я.

– Справлюсь сама, – промолвила она сквозь зубы.

Я присмотрелся к порезам на ее пальцах, что продолжали кровоточить. По-хорошему, такие повреждения должны были уже начать затягиваться, но этого не происходило, что выглядело весьма странно.

Марьяна морщилась при каждом шаге, но упрямо продолжала брести. Мы прошли холл и вышли в коридор, где располагались гримерки. Марьяна резко остановилась, с шипением втянув воздух.

– Больно? – сразу понял я.

– Не без этого, – сдержанно ответила она.

– К демонам твое геройство, – рыкнул я и, вопреки протестам, взял ее на руки.

– Отпусти меня, я сама дойду, – строго промолвила Марьяна, ерзая у меня на руках.

– Не отпущу, – отрезал я.

– Отпусти, я тяжелая.

– Очень смешно, – ответил я с сарказмом.

– Обхохочешься, – буркнула она и посмотрела на меня с укоризной. – Вот что подумают те, кто нас увидит сейчас?

– Во-первых, нам по пути в гримерную еще никто не встретился. Во-вторых, у тебя ноги в крови, которая пока и не собирается останавливаться. По-моему, тут и дураку ясно, почему я несу тебя на руках. Ну и в-третьих, я уже давно достиг того состояния души, когда мне совершенно наплевать, что думают обо мне посторонние. Небезызвестная нам с тобой леди Раневская однажды сказала: «Хрен, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь». И ты знаешь, это великая истина. Просто прими эту мудрость, и жить станет легче.

В ответ Марьяна лишь тяжко вздохнула. Но ерзать перестала.

– Вон та дверь наша, – указала она на самую дальнюю в конце коридора.

Дверь оказалась оплетена системой защитных чар, поэтому была не заперта. Мы зашли в просторное помещение, где у стен стояли трельяжи с зеркалами, а посередине большой просторный диван. На него я и усадил Марьяну, а сам принялся глазами искать аптечку.

– Она вон там, – подсказала Марьяна, показав на навесную полку.

Достав аптечку, я выудил оттуда все необходимое и, присев на корточки, принялся осматривать порезы. Чуть наклонившись к израненным стопам, принюхался, уловив запах трав, характерных для сыворотки, разжижающей кровь.

– А твоя недоброжелательница серьезно подготовилась, – подумал я вслух.

– Узнаю, кто это, глаза выцарапаю, – грозно заявила Марьяна, и я ей охотно верил.

– Надо срочно промыть тебе раны, – заявил я. – Сыворотка попала, скорее всего, и в кровь, и если порезы продолжат кровить, нам придется поехать в ближайшую лечебницу, чтобы тебе вкололи зелье-нейтрализатор.

Марьяна снова промолчала, лишь горестно вздохнув.

Откупорив бутылку со снадобьем для промывания ран, я принялся обрабатывать ее порезы. На удивление, она не предприняла попыток воспротивиться моей помощи и сидела, боясь шелохнуться.

– Больно? – поинтересовался я.

– Не особо, – глухо ответила она. – Больно было танцевать, когда эти стекла мне в пальцы впивались при каждом движении.

– Есть предположения, кто мог это совершить?

Марьяна отрицательно качнула головой.

– Нет. Без понятия. Ссор и конфликтов у меня не было ни с кем. А так… Это может быть кто угодно из труппы. В ситуации отбора мы все друг другу соперницы, и каждая считает себя достойной сольной партии в старейшей постановке Эсфира, – рассуждала Марьяна. – Только мне никогда не пришло бы в голову устранять соперниц. А кто-то вот задумался об этом…

– Ты все равно блистала на сцене, Мари. Даже через боль, – попытался я ободрить ее.

– Боюсь, что эта самая боль мне все и испортила. Все равно ее было видно на моем лице.

– Но жюри-то знает причину.

– Знает, – горестно вздохнула она. – Однако сомневаюсь, что сделает на это скидку. Мир профессионального балета, несмотря на иллюзию легкости, крайне суров и подобен острому кинжалу, укрытому кружевами и шелком. Боюсь, что у меня сегодня подло отобрали шанс в честной борьбе получить желаемое. То, к чему я так долго шла.

Она судорожно вздохнула, закрыв лицо руками, и ее плечи мелко затряслись. Ее громкий всхлип полоснул тишину, а меня затопило чувство жалости к ней. Хотелось сгрести ее в охапку, усадить к себе на колени и успокоить.

– Марьяна, ну что же ты плачешь, еще не зная результата? А вдруг эти слезы зря? Ты не думала об этом?

– Я видела их лица во время танца, – вымолвила она между всхлипываниями. – Я им точно не понравилась, – и, снова уронив лицо в ладони, она дала волю слезам.

– Мне кажется, ты несправедлива к себе, Марьяна. Возможно, в тебе говорит стресс. Ты просто ошарашена тем, что тебя пытались подставить. Но ты ведь не сдалась! Ты исполнила свою партию, превозмогая боль! Ты танцевала на стеклах с видом истинной примы-балерины. Я уверен, жюри это отметит.

– Ты правда так думаешь? – тихо спросила она дрожащим голосом.

Ее плечи поникли, в глазах сияли целые моря, и выглядела она такой беззащитной и грустной, что мне остро хотелось свернуть шею тому, кто так подло с ней поступил.

– Конечно, – заверил я Марьяну, стараясь выглядеть как можно уверенней, чтобы эта уверенность передалась и ей. – Я убежден, что они по достоинству оценили твою стойкость.

В ответ она лишь судорожно вздохнула, но плакать перестала. Я снова осмотрел ее ноги и удостоверился в том, что порезы, наконец-то, начали затягиваться, становясь розовыми полосами. Совсем скоро они побледнеют и пропадут без следа.

Я вдруг со всей ясностью осознал, что мы одни в этой гримерке, я сижу напротив Мари, прикасаясь к ее изумительным ногам. И хочу прикасаться к ним снова и снова! Не случись этой подставы, для меня столь интимный жест остался бы запретным. Но не сейчас. Наше время, нечаянно украденное мной, истекало, убегая, как вода сквозь пальцы, и уже через несколько минут все станет так, как и было. Мне снова будет нельзя. И прежде чем я успел одернуть самого себя и осознать свой порыв, мои губы прижались к ее точеной лодыжке.

Марьяна замерла, ее глаза распахнулись в изумлении, и не в силах что-либо вымолвить, она сидела, чуть дыша. Я же, вдохнув пьянящий аромат ее кожи, ощутимый даже через