становится трусливее кошек, пугающихся громких звуков». Я высказала всё это своей хромой, потому что в её жизнь вернулось разочарование. И в тот момент я поняла, как сильно восхищаюсь ею, потому что стремление Каталины любить и чувствовать себя любимой не знает границ и не нуждается в воспоминаниях. А посему не имеет значения, сколько раз её отвергали, сколько раз Марко говорил ей «нет-нет-нет»; Каталина искала любви у многих, но никто её ещё не любил, а она без устали упорствовала, находила способ перевести дыхание и продолжать любить с тем же самым желанием, какое впервые вспыхнуло в её глазах. А вот мои глаза устремлены к единственной любви, и хотя у меня был выбор, больше возможностей, и если бы я выбрала какую-то из них, то почувствовала бы себя желанной, по-настоящему любимой или, по меньшей мере, научилась бы желанию, пылу близости. Вместо того чтобы поступить как Каталина, я решила снова и снова биться головой об одну и ту же стену, о гигантскую стену – о Хавьера и его абсурдную и неожиданную убеждённость, что теперь-то он внезапно полюбил меня. И заметьте, сеньор, даже покорив его, я не успокоилась. Вот почему, когда я столкнулась с настойчивостью Каталины, ко мне вернулось жжение в животе с такой силой, что на секунду показалось, будто меня вырвет на столик в баре на глазах у всех. Ко мне вернулся огонь, потому что я в очередной раз подумала, что хочу покинуть этот посёлок. «Я хочу уехать отсюда», – снова сказала я вслух. Ведь я считаю: поскольку это желание исходит из желудка, мой рот меня подводит, и хотя мне хотелось бы держать его на замке, он сам открывается и позволяет голосу вырываться наружу. Впрочем, тогда Каталина очень громко плакала и шумела, так что не могла меня слышать. Тем не менее Марко опять услышал, и на этот раз он лишь взглянул, взглянул, взглянул на меня.

Ну а после к людям вернулось постоянное ощущение того, что мир убивает себя. И тогда Эстебан превратился из самого боязливого человека в мире в Эстебана, человека, которого и смерть не настигнет, потому что, сеньор, вы сейчас узнаете, что после перенесённого инфаркта, менее чем за четыре недели, с ним приключились всевозможные беды. Сначала у него произошёл приступ в голове, и он едва не стал почти таким же, как Нора, и скажите мне на милость, что бы мы делали в нашем посёлке ещё с одним жителем вроде моей сестры? Затем он сломал себе оба запястья, пытаясь достать ружьё, которое уронил между двумя камнями. И в довершение всего Эстебан вывалился из окна своего дома, пытаясь прогнать ласточку, свившую гнездо под крышей. А в промежутках между всем этим его сердце грозило перестать биться ещё как минимум три раза. Он держал всех нас в постоянном напряжении, и мы просили Антона приготовиться к мессам столько раз, сколько мы думали, что Эстебан собирается нас покинуть. Однажды Марсела подошла к Хуаните и сказала: «Ты правильно поступила, выйдя замуж, ведь в этом году наша жизнь завершается, и никто теперь этого не отрицает, а если кто-то не верит, то пусть скажет это Эстебану». Мэр, обеспокоенный ситуацией с Эстебаном, пару раз посетил нас и, покачав головой, изрёк: «Я прошу только одно – чтобы нам не было больно, не было больно». И лишь белокурая женщина выглядела ошеломлённой всякий раз, когда жители посёлка заводили речь о неизбежном конце света, и удивлённо говорила: «Наслушаешься тут всякой всячины». И продолжала жить так, словно ничего ужасного не должно случиться.

Самый паршивый боров

Сеньор встаёт со словами, что ему нужно размять ноги, а мне кажется, что он собирается уйти. Не уходите, сеньор, не уходите. На моём лице – слово «пожалуйста», но я его не произношу. И не потому, что в этом нет необходимости, а поскольку теперь он боится леса. Сеньор глядит на меня и секунду колеблется, сомневаясь в любви к своей собаке, я вижу это по его лицу. Однако он сначала смотрит на лес, а потом снова на меня. Сеньор доверяет мне. Он поверил, что если продолжит ждать, то его собака вернётся. В этой жизни надо быть терпеливым, сеньор, вы-то в ваши годы должны это понимать. И если жизнь предложила вам такую передышку здесь, рядом со мной, надо ею воспользоваться. Сеньор всё смотрит на меня, смотрит, смотрит. И снова садится. Я благодарна вам, ибо эта история скоро завершится и вы меня больше не увидите. Никогда. Останется лишь воспоминание, что когда-то ваша собака потерялась, и не более того. Возможно, через несколько лет вы кому-нибудь расскажете мою историю и сможете извлечь из всего этого мораль, как в баснях, которые нам читали в школе. Или как в песнях с сюжетом. И сеньор изобразил улыбку. Ну вот, вы уже чуть-чуть повеселели.

«Нора, – сказала я сестре перед тем, как лечь спать, – Нора, я пытаюсь, я изо всех сил стараюсь захотеть здесь остаться. Понемногу стараюсь, ведь если уж в деревне полно идиотов, то сколько же глупцов в городах? А здесь мне хорошо, и я остаюсь со своими безумцами, зачем мне новые, ведь лучше плохое знакомое, чем хорошее незнакомое. Разве не эту поговорку любят повторять в нашем посёлке?» Я перевела дух, потому что, сеньор, когда кто-то пытается себя в чём-то убедить, паузы просто необходимы, а также потому, что я всегда излагаю то, что чувствую и думаю, ведь истины покоряют долины, сеньор, разве вы не знали? И хотя я приложила все усилия, чтобы поверить в то, что найду своё счастье именно на этих нескольких улицах, правда должна быть высказана.

«Нора, – продолжила я, – если бы кому-то предстояло умереть, то пришлось бы тебе. Однако жизнь капризна. И я с ней смиряюсь. Мало-помалу. Но позволь мне сказать тебе кое-что: если я здесь останусь, то хочу, чтобы моя жизнь была короткой, короткой, короткой». В тот момент наша мать, случайно услышав мои слова, заявила: «Если ты решишь уехать отсюда, возьми меня с собой». После странной паузы, когда время, казалось, лишилось смысла, я рассмеялась. Но мать оставалась серьёзной, и тогда я сказала ей: «И как же ты уедешь со мной?» «Возьми меня с собой», – повторила она умоляющим тоном. А я давай хихикать, и Нора по привычке уставилась на меня круглыми, как лимоны, глазами. Однако лицо Большой Леи выражало горечь. «Возьми меня с собой, Лея». Мой громкий смех