Дело в том, что время шло, а мнение о нас люди не меняли, причём даже моя мать – она по-прежнему наказывала меня своим молчанием. И хотя, как я уже сказала, это длилось недолго, всё-таки продолжалось весь август и часть сентября, а теперь, в воспоминаниях, срок был не таким уж коротким. Похоже, для меня полтора месяца пролетели быстро, потому что главной героиней того периода была Нора, которая, словно она не моя сестра, начала делать самые странные вещи.

Перво-наперво произошёл случай со скатертью, сеньор. Однажды вечером, когда я смотрела на Нору, а наша мать отворачивала её лицо в другую сторону, чтобы она не глядела на меня, и мне приходилось вертеть головой, это мне надоело, и я сказала: «Ну, что тебя так обидело, мама?» «А зачем ты пишешь оскорбления на доме новеньких каждый раз, когда тебе это взбредёт в голову?» – наконец вымолвила мать. «Мама, ты заговорила со мной, какое облегчение», – вырвалось у меня из глубины души, сеньор. «Значит, надпись на фасаде нашего дома – правда, ты действительно грубиянка», – сказала она. Я стояла с опущенной головой. «Если бы твой отец был жив, Лея, он бы забрал тебя из нашего магазина, и тебе пришлось бы пахать землю вместе с ним». А я возразила: «Но папа умер, теперь мы одинёшеньки, и даже мысль о том, что я останусь в этом доме навсегда, вызывает у меня грусть и тоску, мама». Мать встала, чтобы ущипнуть меня за руку, и, когда она крепко сжала её, я сдержала слёзы, которые были готовы пролиться, сеньор, они сами хотели вырваться наружу. И я воскликнула: «Нет-нет-нет, лучше ущипни свою старшую дочь, чтобы она заплакала, но не меня, не меня». Говорила это, как бы желая высказать матери, сеньор, что я способна и разрыдаться, однако воспитание, которое получила, не позволяет мне этого сделать: плаксами были другие, но не мы. «Если бы плаксой была я, Маленькая Лея, то у нас кроме этого леса было бы ещё и море». И она выпустила мою руку, потому что Нора зацепила скатерть одним из своих действующих пальцев и с силой её потянула. Со стола всё полетело на пол, тарелка разбилась, зелёный горошек покатился по полу, вилка спряталась под столом, а нож для разделки мяса вонзился в пол прямо у ноги Норы. «Что с тобой, Нора, ты не двигалась годами – и вдруг сбросила всё со стола? Горе ты моё», – воскликнула мать. Не обращая внимания на беспорядок, она отправилась в спальню, где под кроватью мы всё еще находили кроликов. Я бросила взгляд на Нору, сеньор, ибо была поражена и подумала, что, возможно, она существует как-то изнутри, и, должно быть, внутри неё кто-то присутствует. Тем временем Нора, как новорождённая, лишь шевелила губами и пускала слюни.

Вслед за этим, сеньор, через несколько дней после случая со скатертью, к нам домой пожаловала Хуанита, чтобы помочь моей матери в чём-то, сейчас я уже не припоминаю в чём, сеньор. Но дело в том, что я оставила Нору в её кресле умытой, с заплетёнными косами, потому что, как я предполагала, мне придётся остаться в посёлке, и я начала выполнять мои обещания сестре. Так что на каждом плече у неё лежало по идеальной косе. Ну вот, я оставила Нору и отправилась провести день с Марко и Каталиной в баре Хавьера. А когда вечером вернулась домой, моя мать очень взволнованно сообщила, что они с Хуаной, покормив кур, нашли Нору лежащей на полу в гостиной, с раной на лбу, нанесённой углом стола. «Не знаю, Лея, я просто не понимаю, как это могло случиться, ведь твоя сестра не способна самостоятельно передвигать ноги, поэтому не ведаю, как она оказалась на полу», – сказала мать. А потом добавила: «Наверное, это твоя вина, видимо, ты забыла пристегнуть её к креслу». «Или твоя, потому что ты не проверила», – ответила я. Хотя готова поклясться, сеньор, что я пристегнула её, потому что, когда делаешь что-то многократно, сеньор, вам это тоже должно быть известно, когда делаешь что-то очень часто, то уже ни разу не забудешь. Ну а после этого случая у Норы какое-то время красовалась шишка на лбу.

В другое утро, сеньор, когда настала моя очередь будить Нору, я, как обычно, вошла в её комнату и первое, что привычно сделала, растолкав сестру в полутёмной комнате, – открыла шкаф, взяла чистую одежду и положила на стул рядом с собой, чтобы её можно было надеть после ванны или сразу, если не буду мыть Нору. Итак, я всё это приготовила и обернулась взглянуть, в порядке ли постель, но сестры на кровати не оказалось. На мгновение, сеньор, у меня возникла глупая мысль: «Неужели ты такая маленькая, Нора, что затерялась среди простыней?» Однако идиотское предположение тут же исчезло, и я стала сомневаться: может, я перепутала день, и мать уже забрала Нору из кровати, или из-за полутьмы в комнате я не могу ничего разглядеть. Ну, я сразу обошла кровать и решила поднять штору, и тут же увидела сестру, сеньор. Она лежала у изножья кровати в летней пижаме и широко открытыми глазами смотрела в сторону окна. «Нора, кто это оставил тебя здесь, на полу?» – спросила я, не надеясь получить ответ. Выглядело это странно, ведь Нора по ночам не может даже пошевелиться и никогда раньше не падала с кровати. Кроме того, если бы она свалилась, то заревела бы, как всегда, когда её что-то тревожит, и мы бы услышали крик. Я подняла её, приговаривая: «Норочка, ну скажи мне, как же ты там очутилась?» Весь день я размышляла о том, не случилось ли чего с нашей мамой, должно быть, с ней что-то произошло, раз моя сестра валялась распластанная на холодном полу. И я поймала себя на том, сеньор, что мысленно упрекаю Большую Лею: «А ведь она постоянно говорит про нас с Норой, мол, ну и две награды ей достались. Однако то же самое о ней самой могу сказать и я: ну и награда в виде матери мне досталась – оставила Нору на полу и не удосужилась ее поднять, да и вообще ничего не сделала». Целый день я ломала голову над этим случаем, а когда появилась мать – в это время во внутреннем дворике я чистила козу, образ которой принял покойный отец Хавьера, – я спросила: «Что сегодня случилось, мама, почему ты оставила Нору лежать на полу?» А она: «Ну