на том, чтобы взять с собой 2 л бензина. Были у них и спички, но совсем не было дерева, чтобы развести костер. Вонючий, жирный пеммикан приходилось есть сырым.

Неизвестно, понимали ли итальянские офицеры, что станет главной трудностью их похода к суше. Мальмгрен об этой трудности знал и уже в первый день после аварии предостерегал всех в лагере. Воду из луж пить было нельзя из-за большого содержания соли. От этой воды только сильнее будет хотеться пить. Потом, когда количество соли в организме превысит допустимую норму, начнутся галлюцинации, затем наступят помешательство и полная неспособность верно оценивать ситуацию. Но у троих идущих к земле людей не было другого выбора, кроме как есть снег, сосать осколки льда или пить из соленых луж.

Оберегая глаза Мариано и Мальмгрена, они изменили режим: шли по ночам, а спали днем. Жажда обрести твердую почву под ногами угасала вместе с надеждой вскоре очутиться на берегу острова Фойн — по мере того как опускались за горизонт силуэты гор и ледников. Ледяной дрейф изменил направление. Теперь их уносило от земли быстрее, чем они продвигались вперед.

И все-таки они продолжали поход. Отчаявшиеся, полубезумные от голода, жажды и снежной слепоты люди брели и брели вперед. Солнце днем и ночью сжигало им лица, руки и ноги терзала боль. Мальмгрен первым отморозил ноги так, что больше не мог стоять. Тогда Дзаппи стал ему помогать, он то нес его на себе, то тащил за собой. Погода стояла неустойчивая: теплые дни сменялись холодными, налетали и стихали метели. Но большую часть времени они брели наудачу сквозь густой туман, в котором видно не дальше чем на несколько метров. Среди их снаряжения имелись хронометр и секстант, но, даже будь у них силы производить замеры, определить высоту солнца в таком тумане было почти невозможно. Маленький компас Мальмгрена, который тот перед выходом передал Мариано, также ничем не мог им помочь в отсутствие внешних ориентиров, на которые можно было бы опираться. Вокруг них во все стороны простирался однообразный ландшафт: ледяные поля, черные каналы, торосы и засыпанные снегом куски льда. Их поход обернулся кошмаром, бессмысленным блужданием из стороны в сторону. Несмотря на сверхчеловеческую выносливость Дзаппи, они приближались не к земле, а к своей собственной погибели.

Самым сильным аргументом в пользу их похода стала необходимость отправить кого-нибудь за помощью — к земле. Все выжившие искренне полагали, что это их единственный шанс на спасение. В предшествовавших походу горьких спорах снова и снова звучало утверждение, что радио не работает. Надеяться на сообщение с «Читта ди Милано» значило просто обманывать себя. Сигналов, которые с такой настойчивостью отправлял Бьяджи, никто не слышал. Заряд в аккумуляторах скоро иссякнет.

На самом деле Бьяджи со своей аварийной радиостанцией добился успеха еще до того, как Мариано, Дзаппи и Мальмгрен покинули лагерь. Настроив приемник на длину волны 32 м, он уже в первые сутки после крушения поймал сигнал коммерческой радиостанции «Сан-Паоло», передававшей новости из Рима. Ее сигнал был достаточно мощным и хорошо принимался, несмотря на то что обслуживавшая льдину антенна была смонтирована из обрывков кабеля, а мачта состояла из сломанных дюралевых трубок от каркаса гондолы. Правда, Бьяджи не удалось наладить двустороннюю связь. Похоже, их никто не слушал. Настроение обитателей льдины колебалось между надеждой и отчаянием, но звучавшие в эфире итальянские голоса все-таки их ободряли.

Кроме того, их слабенький сигнал все-таки был услышан, хотя Бьяджи об этом и не догадывался. Уже 3 июня некоторые советские газеты сообщили, что радиосигналы, подаваемые, по-видимому, с «Италии», перехвачены молодым радиолюбителем Николаем Шмидтом, проживающим в поселке Вохма[45]. У Шмидта не было радиопередатчика, поэтому ответить на сигнал бедствия он не мог, однако он сообщил о нем в Общество друзей радио, которое распространило информацию дальше. Телефона у Шмидта не было, поэтому он дал в Москву телеграмму. Переправка этих сведений по официальным каналам в Италию заняла какое-то время.

Обитатели льдины ничего не знали о том, что их услышали в глухом уголке России. Зато они с горечью слушали новости, передаваемые Сан-Паоло, где то и дело говорилось о радиолюбителях, якобы установивших с ними связь, но сообщавших совершенно неверные координаты. Некоторые утверждали даже, что лагерь экспедиции находится на Земле Франца-Иосифа. Часть этих людей искренне желала помочь, в то время как другие предоставляли прессе свои нелепые фантазии в надежде на денежное вознаграждение.

Публика во всем западном мире словно помешалась. В радиоэфире в Риме каждый день звучали новые домыслы относительно гибели «Италии». Ажиотаж только увеличивал вероятность того, что на пойманный сигнал палаточного лагеря не обратят внимания, приняв сообщение за очередную ошибку радиолюбителя. Уже в первые дни Амундсена спрашивали, не представляют ли многочисленные ложные радиоперехваты опасности для Нобиле и выживших аэронавтов. Журналисту газеты «Афтенпостен» он ответил так: «К сожалению, такая опасность есть. В мире так много бессердечных людей» {54}.

Теоретическое обоснование радиосвязи, обеспечиваемой передачей электромагнитных волн от передатчика к приемнику, было впервые изложено Джеймсом Клерком Максвеллом в 1873 году, но практическое применение эта идея получила только в 1896 году, когда итальянец Гульельмо Маркони запатентовал в Великобритании первую в мире радиоустановку (патентный номер 12039)[46]. Но и после этого потребовался не один год, чтобы радио вошло в повседневный обиход, поначалу в виде простых передатчиков и приемников переменного сигнала — так называемой искровой радиосвязи. А в США почти одновременно с Маркони Никола Тесла развивал ту же идею немного в другом направлении. Он придумал систему мощных передатчиков, расположенных на высоких мачтах. Сигналы от этих передатчиков должны были использоваться для судовой навигации, а позже, по мере увеличения надежности и радиуса действия самолетов, стали также применяться в авиации.

В 1928 году норвежский флот использовал и портативные передатчики, и навигацию по сигналам с вышек, хотя мелкие промысловые суда своего радио, как правило, не имели. Постепенно для самолетов стало обязательным наличие на борту радиопеленгатора для навигации и радиопередатчика для связи. Чаще всего ставили искровые передатчики. Сообщения передавались с помощью кода, который еще в 1838 году изобрел Сэмюэл Морзе. Достоинством искровых передатчиков было то, что передаваемый ими сигнал был слышен на очень больших расстояниях, а недостатком — помехи, которые они создавали гораздо более слабым сигналам ламповых устройств, передающих звук.

Радиопередатчики, как и любое технологическое нововведение, поначалу стоили дорого, но постепенно люди стали понимать, как собирать аналогичные устройства из простых и дешевых компонентов. Радиосвязь превратилась в популярное хобби, и к 1928 году в большинстве стран