В лесу, своем исконном жизненном пространстве, германцы победили вражеских завоевателей – так отныне звучала легенда. Арминий стал Германом – первым немецким героем.

В это время меняются и взгляды на лес. Если на протяжении столетий он воспринимался как пристанище опасностей, в котором хозяйничают дикие звери и шайки разбойников, в период романтизма он все больше теряет свой угрожающий характер, становится символом Германии и ее отличительной чертой. Историк и поэт Эрнст Мориц Арндт видел даже тесную связь между ландшафтом и национальным характером[568]. Вильгельм Генрих Риль, этнограф и студент Арндта, развил идею и попытался предугадать по этой связи уровень отдельных наций. В свободно доступных лесах он обнаружил главную особенность, отличающую Германию от других стран, например от Англии, которая вместо свободных лесов обладает разве что «огороженными парками». Риль писал: «В этой немецкой свободе леса, которая так чужеродно выглядывает из иных наших современных учреждений, находится гораздо больше определяющего влияния на нашу высокую культурную жизнь, и особенно на романтичный настрой в ней, чем можно себе представить»[569]. Поэтому следует непременно сохранить лес – «не только для того, чтобы не остывала печь зимой, но чтобы пульс народной жизни продолжал биться горячо и радостно, чтобы Германия оставалась германской»[570].

Немецкий лес стал символом родины, который также необходимо защищать. После Первой мировой войны фёлькише присвоили лес себе, чтобы дистанцироваться от определенных национальных групп. При этом смешанный лиственный лес они считали природным идеалом, а монокультуру елового леса, как символ «коммунистической уравниловки», отвергали [571]. Только «в суровой борьбе с лесом», писал в 1934 году многолетний руководитель Государственной службы по охране памятников природы в Пруссии Вальтер Шёнихен, «немец с твердой решимостью создал свое жизненное пространство»[572].

После захвата власти нацистами «естественным развитием леса» объясняют на школьных уроках сложившуюся иерархию «единого немецкого народа». Иллюстрации в брошюре «Так живет лесное сообщество» 1938 года призваны помочь детям узнать о сходстве между лесом и «народной общностью»: кроны деревьев соответствуют правящему слою, стволы и кусты – среднему. Под ними травы, мхи и лесная почва образуют эквивалент угнетенного нижнего слоя. Объяснение звучит так: «Самый верхний слой состоит из немногих. Их можно сосчитать по пальцам. Чем ниже, тем больше существ собрано в одном слое»[573].

Чтобы после школьных уроков знания не оставались только в теоретической плоскости и также чтобы охватить широкие слои населения, Национал-социалистическое культурное сообщество по поручению Альфреда Розенберга, главного идеолога НСДАП, в 1935 году снимает черно-белый фильм «Вечный лес». Фильм был призван транслировать национал-социалистическое мировоззрение в виде искусства для народа [574]. В фильме документальные кадры лесов и деревьев сменяются игровыми эпизодами, в которых показаны исторические сюжеты, начиная от каменного века, битвы в Тевтобургском лесу, колонизации Востока рыцарями Тевтонского ордена в Высокое Средневековье и заканчивая крестьянской идиллией в период национал-социализма[575]. Сопровождается фильм хоралами и мужским голосом, который в стихах, похожих на мантру, вспоминает о «вечной общности исторической судьбы немецкого леса и немецкого народа»[576].

Когда летом 1936 года фильм выходит на экраны, он не вызывает большого отклика. Зрители сбиты с толку, например, такими строками:

Мы вышли из леса. Мы живем, как лес. Из леса создаем мы Родину и пространство.

Даже критики унифицированной прессы отзываются несколько сдержанно. Видимо, партия ожидала такую реакцию, потому что выпустила фильм с оговоркой, что «ни в фильме, ни в анонсах нельзя ссылаться на НСДАП или ее подразделения»[577].

Розенберг предполагает, что за этим скрываются происки министра пропаганды Геббельса, который действительно даже не старается запомнить название фильма – в своем дневнике он называет его «Немецкий лес». Но, по словам Геббельса, оговорка исходила от самого Гитлера [578].

Гитлер предпочитает ездить на машине через лес «вдали от всех человеческих поселений», поскольку там, на его взгляд, проживают «сплошные кретины»[579]. В любом случае теории о героическом лесном народе он не придает большого значения. «Мы составляем неверные представления о битве в Тевтобургском лесу, – рассказывает Гитлер в середине августа 1941 года своим слушателям в главной ставке. – В этом виноват романтизм наших профессоров истории. Тогда, как и сегодня, в лесу едва ли можно было вести сражение»[580]. Только «побежденные народы», по мнению Гитлера, укрываются в лесу [581].

Однако немецкий лес – это не просто место для охотничьего и природного романтизма Геринга. Он в первую очередь важный поставщик сырья. «Мы должны брать как можно больше ресурсов из немецкого леса», – заявил Геринг 11 июля 1934 года на первом заседании с земельными лесными управлениями. Правда, Геринг также содействовал устройству природоохранных зон, «в которых помимо лесозаготовок с точки зрения защиты природных и культурных ценностей необходимо сохранять и поддерживать исконные лесонасаждения как прибежище ценных пород дичи»[582]. Но охрана природы отходит на второй план: давно полным ходом идут приготовления к войне. Геринг отвечает за выполнение четырехлетнего плана. Вместо того чтобы беречь лес, при Геринге вырубают в два раза больше деревьев, чем того позволяет рациональное использование. В конце войны в Германии будет на 14 % меньше леса, чем до начала выполнения четырехлетнего плана в 1936 году [583].

Позже, после нападения на Польшу в сентябре 1939 года, лес получит дополнительное значение – как новое «жизненное пространство на востоке». Так называемый генеральный план «Ост» предусматривал преобразование ландшафта захваченных территорий по немецкому образцу, предлагавшее новым поселенцам «соответствующее их немецкому духу окружение»[584]. При этом Имперское управление лесного хозяйства стремится к «восстановлению леса на востоке»[585]. И снова речь о «немецком лесном народе», в противоположность «славянскому степному народу» и «еврейскому народу пустынь»[586].

Хотя Геринг сначала скептически относится к новой войне, он использует завоевательные походы чисто в личных целях, чтобы расширить свои охотничьи угодья и заполучить новые. Осенью 1939 года он поручает расширить Роминтскую пущу и к уже существующим четырем лесничествам присоединить пятое, прежде находившееся на территории Польши. Десять деревень попадают под его план, жителей выселяют на оккупированные территории генерал-губернаторства[587][753].

Охота на человека

Еще два года назад, на уже упомянутой Международной охотничьей выставке в ноябре 1937-го, было очевидно, что Геринг положил глаз и на другие охотничьи территории в Польше.

Посетив за несколько дней до открытия выставочные павильоны, он не мог оторвать взгляда от польской коллекции. Вплотную друг к другу висят там волчьи шкуры, рысьи меха и оленьи рога. Под