Имел ли он право пренебречь этим шансом? Имел ли правопревратиться в отшельника, забыть о своей легенде, добровольно отказаться отподлинного бессмертия и лишить его всех своих современников? Что будет большимпреступлением, большей глупостью — пронести чумной факел через половину метроили сжечь свои рукописи и себя вместе с ними?

Как человек тщеславный и малодушный, Гомер уже сделал выбор,и теперь только искал аргументы в свою пользу. Что с того, что он заживомумифицирует себя в склепе на Коломенской в компании двух других трупов? Он несоздан для подвигов. И если севастопольские бойцы на Коломенской готовы навсякий случай записать себя в мертвецы, это их выбор и их право. По крайнеймере, им не приходится умирать в одиночестве…

Да и что толку, если Гомер пожертвует собой? Хантера ему влюбом случае не остановить. Старик-то разносил заразу, не ведая, что творит, авот Хантеру все было прекрасно известно с той встречи у Тульской. Недаром онтак настаивал на полном уничтожении всех ее обитателей, включая дажесевастопольских караванщиков. Недаром упоминал об огнеметах…

А если они оба уже были больны, эпидемия неизбежно затронетСевастопольскую. И прежде всего, людей, с которыми они находились рядом. Елену…Начальника станции. Командира периметра. Их адъютантов. Это означает, что черезтри недели станция сначала будет обезглавлена, ее охватит хаос, а потом морвыкосит и всех остальных.

Но как сам Хантер рассчитывал избежать заражения? Почемуотправился обратно на Севастопольскую, хотя уже понимал, что болезнь моглапередаться и ему? Гомеру становилось очевидно, что бригадир действовал не понаитию, а шаг за шагом осуществлял некий план. Пока старик не спутал ему всекарты.

Итак, Севастопольская обречена в любом случае, и всяэкспедиция теряет смысл? Но даже чтобы вернуться домой и тихо умереть рядом сЕленой, Гомеру потребовалось бы довести свое кругосветное путешествие до конца.Одного перехода от Каховской до Каширской хватило, чтобы противогазы вышли изстроя, а от скафандров, впитавших десятки, если не сотни, рентген, необходимобыло избавиться как можно скорее. Возвратиться прежней дорогой он уже несможет. Что делать?

Девушка спала, сжавшись в комок. Костер наконец доглодалзачумленный дневник, проглотил последние ветки и свернулся. Жалея батареисвоего фонаря, старик попробовал пересидеть, сколько получится, в темноте.

Нет, он вынужден идти за бригадиром дальше. Он будетизбегать других людей, чтобы снизить риск заражения, оставит здесь рюкзак совсеми пожитками, уничтожит одежду… Будет уповать на помилование и все же вестиобратный отсчет тридцати дням. Станет работать над своей книгой каждый день, недавая себе отдыха. «Как-нибудь все разрешится, — твердил себе старик. —Главное, следовать за Хантером, не отставать от него».

Если тот еще появится…

Шел уже второй час, как он сгинул в мутном просвете в концетуннеля. Утешая девушку, сам Гомер вовсе не был так уверен, что бригадирнепременно к ним возвратится.

Чем больше старик узнавал о нем, тем меньше его понимал.Сомневаться в бригадире было невозможно, так же невозможно, как и верить внего. Он не поддавался изучению, не раскладывался на обычные человеческиеэмоции. Довериться ему было все равно, что отдаться стихии. Гомер уже сделалэто; раскаиваться было и бессмысленно, и поздно.

В кромешном мраке тишина уже не казалась такой плотной.Сквозь ее гладкую скорлупу проклевывались странные шепотки, чей-то далекий вой,шуршание… В одних старику чудилась пьяная поступь трупоедов, в других —скольжение призрачных гигантов с Нагорной, в третьих — крики умирающих. Непрошло и десяти минут, как он сдался.

Щелкнул выключателем и вздрогнул.

В двух шагах от него стоял Хантер, скрестив руки на груди иуставившись на спящую девчонку. Заслонившись ладонью от слепящего с непривычкисвета, он спокойно произнес:

— Сейчас откроют.

* * *

Саше снилось: она снова одна на Коломенской, встречает отца«с прогулки». Он запаздывает, но ей обязательно нужно дождаться его, помочьснять верхнюю одежду, стащить противогаз, накормить. К обеду уже все давнонакрыто, она не знает, чем себя занять. Ей хочется отойти от ворот, ведущих наповерхность, но вдруг он вернется именно в то мгновенье, пока ее не будетрядом? Кто ему откроет? И вот она сидит на холодном полу у выхода, бегут часы,уходят дни, его все нет, но она не уйдет со своего места, пока ворота не…

Разбудил ее гулкий стук отпирающихся засовов — точно таких,как в гермозатворе на Коломенской. Она проснулась с улыбкой: отец вернулся.Огляделась и все вспомнила.

Настоящим из всего стремительно улетучивающегося видениябыло только уханье тяжелых задвижек на железных воротах. Через минутугигантская створка завибрировала и медленно сдвинулась с места. В ширящуюсящель бил сноп света и просачивалась дизельная гарь. Вход в большое метро…

Затвор мягко отошел в сторону и встал в паз, обнажая утробутуннеля, уводящего к Автозаводской и дальше к Кольцу. На рельсах под парамистояла, рыча двигателем, большая мотодрезина с головным прожектором инесколькими седоками. В перекрестье пулеметного прицела люди с дрезины виделидвух жмурящихся, прикрывающих глаза путников.

— Руки! — раздался приказ.

Вслед за стариком Саша послушно подняла руки. На сей размотодрезина была та самая, что выезжала за мост по торговым дням. Ее экипажубыла прекрасно знакома Сашина история. А вот старик со странным именем сейчаспожалеет, что взял с собой связанную девчонку с пустой станции, непоинтересовавшись, как она там оказалась…

— Снять противогазы, предъявить документы! — скомандовали сдрезины.

Открывая лицо, она корила себя за глупость. Никто неспособен был освободить ее. И приговора, вынесенного отцу — и Саше с нимзаодно, — никто не отменял. Почему она поверила в то, что эти двое смогутвывести ее в метро? Думала, что на границе ее не заметят?

— Эй, ты! Тебе сюда нельзя! — ее опознали мгновенно. — Утебя десять секунд, чтобы исчезнуть. А это кто? Это твой?..

— Что происходит? — растерянно спросил старик.

— Не смейте! Оставьте его! Это не он! — закричала Саша.

— Проваливайте! — ледяным тоном резюмировал автоматчик. —Или мы сейчас… На поражение…

— По девчонке? — послышался неуверенный второй голос.

— Я сказал!.. — предвкушающе чавкнул автоматный затвор.