— Ну-у-у-у… Первым высказал такое предположение Менделеев.

— Верно. А когда это произошло?

— Ну-у-у…

Валера мялся на месте, шныряя глазами по аудитории в поисках спасения, но одноклассники не спешили ему помочь, и в воздухе зависла тяжелая пауза, которая с каждой секундой заставляла несчастного «ответчика» сутулиться все сильнее.

— Так что же, Мазуренко? Когда Дмитрий Иванович Менделеев высказал предположение о неорганическом происхождении углеводородов?

— Это было…

— В семьдесят шестом, — прошипел с места Димка Шаткин, и Роман на всякий случай подхватил его реплику, чтоб Валерка расслышал: — В семьдесят шестом.

— В семьдесят шестом! — победно отрапортовал Мазуренко.

— Замечательно. А в семьдесят шестом какого века?

Улыбка Греховой был похожа одновременно и на плотоядный оскал, и на ухмылку палача.

— Ну-у-у-у-у…

— Мазуренко, прекращайте нукать уже и отвечайте. Или я вам гарантирую прекрасного лебедя в журнале.

Химичка еще раз улыбнулась — теперь уже собственной «тонкой» шутке — и продолжила сверлить глазами несчастную жертву, у которой, похоже, душа окончательно простилась с телом.

— Лариса Николаевна, — внезапно возвысил голос Валера, на секунду зажмурившись от собственной смелости. — Ну какая разница, когда там Менделеев эту теорию выдвинул? У нас под боком завод «Биосинтез», на котором постоянно происходят утечки. А это гораздо важнее, потому что для организма опасно и можно легко отравиться. Говорят, вчера как раз с «Биосинтеза» снова «потекло». У вас вот голова не болит? А я рядом живу. Меня даже рвало вечером…

— Мазуренко, — вздохнула Грехова, и ее лицо окаменело.

Похоже, над Валерой теперь нависла не только угроза двойки, но и основательной выволочки. Все прекрасно знали, как химичка любит таскать нерадивых учеников к директору и беседовать с их родителями. Класс бессердечно захихикал и стал увлеченно ждать представления.

— Вы отдаете себе отчет, что подобный «повод» никак не оправдывает того, что вы не подготовились к уроку? Ваши бессовестные попытки…

— Я правду говорю! Неужели вы не слышали, как на заводе вчера бахнуло? Даже в новостях вечером показывали. Желтое облако над половиной города растянулось!

— Если вы сейчас же…

— Ну честно, Лариса Николаевна! — Лицо Валеры покрылось красными пятнами, а руки начали трястись, как у старого паралитика. Он закашлялся, надсадно перхая горлом.

Химичка на мгновение прикрыла глаза, ее ноздри начали раздуваться, и всем стало понятно, что сейчас Мазуренко достанется так, как не доставалось даже жертвам средневековой инквизиции.

Но Грехова ничего не успела сказать, так как внезапно Валера застыл, как статуя, с открытым ртом, поднятой рукой и широко раскрытыми глазами.

В аудитории на минуту повисла гробовая тишина. Учительница беспомощно окинула взглядом класс — такого развития событий она явно не ожидала. А дальнейшие события произошли с такой стремительностью, что отреагировать на них никто просто не успел. Одноклассники Романа вдруг начали замирать — один за другим: кто с поднятой рукой, кто пялящийся в окно, кто передающий ручку соседу, кто уткнувшийся в учебник. И через пару секунд за партами уже не осталось ни одного живого ученика — только окостеневшие тела.

Только Волкогонов продолжал медленно шевелиться, ошарашенно озираясь по сторонам и ожидая, что сейчас накроет и его. Но ничего не произошло. Чувствовал он себя нормально… Ну, нормально настолько, насколько можно себя ощущать, находясь в помещении, полном бездыханных тел. В ушах у парня зазвенело, и он посмотрел на учительницу в отчаянной надежде найти поддержку у взрослого. Грехова с отсутствующим видом все так же стояла у правого края кафедры и невидящими глазами смотрела перед собой.

Учительская была до унылости похожей на все учительские любой российской школы. Сравнительно большое квадратное помещение, заставленное письменными столами. Единственное, что, вероятно, выделяло эту учительскую из общего ряда, — интересная смесь запахов: бумаги, корвалола и заварного кофе. Каким чудом сюда пару лет назад попала хорошая кофеварка, знала только директор школы, но она дипломатично отмалчивалась и только загадочно улыбалась в ответ, когда этот вопрос всплывал в очередной раз.

На пачку молотого кофе все ежемесячно сбрасывались, даже те, кто по слабости здоровья его не пил. Поначалу они пытались возражать, но общий напор был так силен, что оппозиция сдалась и стала безропотно принимать участие в общем ритуале.

Сегодня в учительскую, как и обычно, стеклись практически все преподаватели, каждый стол был завален тетрадками, журналами и методическим материалом. Бумажное изобилие освещала довольно пыльная люстра, в которой не горело две из пяти лампочек, от чего свет в учительской был какой-то тускловатый и безрадостный.

Впрочем, в такую погоду вряд ли что-нибудь могло прибавить атмосфере оптимизма и светлых красок. За окном который день лило. Свинцовые тучи днем закрывали солнце, не позволяя пробиться даже одинокому лучику, а ночью прятали звезды и луну, от чего окружающий мрак, разгоняемый только редкими уличными фонарями, казался еще непрогляднее.

Сырость и меланхолия просочились даже в сердце четвертой пензенской школы, отчего обычные запахи учительской приобрели пыльный привкус.

Лариса Николаевна Грехова сидела в самом дальнем углу помещения, сосредоточенно сверяя какие-то записи в двух пожелтевших, совсем не школьных тетрадях.

Внезапно тихий гул учительской сотрясся от раскатистого грохота — учитель биологии, огромный толстяк Личун, влетел в кабинет, закрыл за собой дверь и в сердцах грохнул о ближайший стол стопкой из нескольких папок.

— Нет, это просто ни в какие ворота уже не лезет, — огласил он помещение страдальческим голосом.

— Что случилось, Виталий Алексеевич?

К преподавателю тут же повернулись, а несколько пожилых учительниц даже подошли поближе, сочувственно глядя на коллегу. И только Грехова никак не отреагировала на случившееся.

— Да с этими мелкими уродами невозможно работать! — задыхаясь от возмущения, ответил «биолог».

— Ну, тише, тише, Виталий Алексеевич. Успокойтесь. Вот, попейте горяченького.

Но толстяк и не думал успокаиваться.

— Вы представляете? Эти поганцы совершенно ни во что меня не ставят. Мало того что они ведут себя кое-как, уткнувшись весь урок в свои телефоны, так в шестом «бэ» сегодня домашнее задание вообще никто не сделал. Представляете?! Ни один!