составили примерный портрет этого маньяка. Они предположили, что этот человек считает себя всемогущим и его слабое место – именно его эго. И чтобы довести его до крайней степени нервного напряжения, нужно низвергнуть его представления о том, что сам он является сверхчеловеком.

Именно этим сейчас занимались оперативники, а меня инструктировали, как вести беседу с этим ненормальным – ведь, как ни крути, успех придуманной операции во многом будет зависеть именно от меня. Мне тоже нужно будет выложиться по полной и грамотно сыграть свою роль – иначе полный провал. Который может стоить жизни если не мне, то другим его пациентам, которые появятся после меня.

Что ж, я готова. У меня будет единственный шанс, и я его использую.

Врач-психопат

Я оказался не самым умным на этой земле, и под закат лет мой мир стал разрушаться. Я никогда и нигде не давал слабину, я выверял свои планы с точностью до малейших деталей, и всегда все получалось. Но теперь в мой плавный распорядок вторгся некто, и я начал терять свое хладнокровие.

Анонимки продолжали сыпаться полторы недели подряд. А потом внезапно наступило затишье. День, два. Я был в напряженном ожидании. Не может этот подонок так быстро сдаться, ведь зачем-то он мне это все писал. Три дня, четыре. Пять.

Почему прекратилось? В голову начали закрадываться заманчивые мысли о том, что мне повезло. Может быть, этот недоделанный шантажист попал под машину или выпал из окна. А может статься, что какой-нибудь наркоман, желая получить денег на дозу, огрел его битой по голове в темном подъезде, и мой мучитель потерял память, так что, увы и ах, третировать меня он больше не сможет.

Но меня мучала мысль о том, что пусть бы даже это и так – я не смогу проконтролировать, правдивы ли мои догадки. А значит, мрачное ожидание так и останется моим спутникомсов. Ведь меня невозможно выбивал из колеи тот факт, что некто взял русло моей жизни под свое управление и с наглостью и беспардонностью начал его менять. Абсолютно всегда это была лишь моя прерогатива – манипулировать и распоряжаться чужими судьбами. Я не мог себе позволить стать марионеткой неизвестно кого!

В то же время меня не могла не восхищать смелость и внутренняя сила таинственного человека. Получается, впервые в жизни я столкнулся с кем-то, равным себе? Кто может также хладнокровно мучить человека и упиваться его страданиями. Кто не знает жалости. И – я гнал от себя эту мысль – но мне невольно то и дело приходило в голову, что я хотел бы познакомиться с тем, кто затеял со мной игру в кошки-мышки. Как бы хотелось хоть раз пообщаться с человеком, который отличается от серой массы. Который для меня – родственная душа, получается?

Однако в затишье прошло шесть дней – и ни малейшей весточки от анонима. Но не зря я ожидал бури после штиля: по истечении семи дней все-таки послания посыпались вновь. И кровь от них холодела, хотя мне казалось, что в моих жилах она всегда была ледяной, но получается, что не совсем.

Случилось это буднично. Я вышел за хлебом буквально на двадцать минут. Придя обратно, на коврике возле своей входной двери я обнаружил письмо. В нетерпении открыл его прямо там, не переступая порог квартиры. И мир завращался вокруг.

На плотном листке бумаги было всего несколько слов. Год. Имя моей девушки, что стала самой первой жертвой. Но что самое страшное – была ее фамилия. Полностью. А ведь даже в своих записях я указывал только первую букву. Таинственный незнакомец не просто меня пугал. Он действительно знал обо мне все.

Люся

Я нервно комкала в руках носовой платок. Я сидела на кухне и ждала, пока ко мне придет оперативник. Тот самый, что заглядывал в мою квартиру некоторое время назад и забрал рецепт на лекарства, которые выписывали моей несчастной больной дочери. В прошлый раз, уже выходя за порог квартиры, он оставил мне свои контакты – сказал, что на всякий случай. Признаться, я думала, что такой случай никогда не наступит. Да и до сих пор я сомневалась в том, что не зря попросила его прийти и поговорить со мной.

Я переживала свое горе тихо и в одиночестве. Иногда перекидывалась парой слов с соседками. Я не стала скрывать от них, что Марина была больна – раз человек вышел в окно, понятно же, что какие-то проблемы у него были. А мою дочь, а точнее то, что от нее осталось на дорожке возле дома под нашим окном, лицезрели многие соседи. Да и мне пришлось тоже это увидеть. Она умерла сразу после падения. Когда я возвращалась домой, я заметила толпу людей недалеко от нашего подъезда. Жильцы, Скорая, полиция. Лишь только я подошла ближе, меня заметила соседка и ринулась ко мне, заламывая руки и бессвязно причитая.

В потоке ее фраз я разобрала лишь «Марина» и «убилась». Оттолкнув от себя находившуюся в истерике женщину, я подбежала к оцепленному пятачку земли. Кто-то преградил мне путь, но я уже успела увидеть тело своей дочери – оно теперь выглядело очень нелепо, было как-то неестественно изломанно. Мои руки разжались, из них вывалились пакеты с покупками. Сама я медленно осела на асфальт. Кто-то сказал стоявшим вплотную ко мне полицейским: «Это мать». Дальше все было как в тумане. Меня опрашивали, к нам в дом приходили сотрудники правоохранительных органов, ритуального агентства, и кто еще только не заходил. Потом прошли похороны. Туман в моей голове постепенно развеивался, уступая место скорби.

Конечно же, соседки спрашивали меня, что же все-таки случилось. И я не стала скрывать, рассказала о нашей беде. Они всплескивали руками, картинно удивлялись, качали головой и все, как одна, говорили – надо же, никогда бы не подумали, что у девочки было такое серьезное заболевание.

Через какое-то время одна из соседок пришла ко мне с деликатным вопросом. У ее дальней родственницы где-то на периферии была проблема, похожая на Маринину. И она хотела узнать, как я действовала, когда моя дочь начала странно себя вести – куда повела, как потом лечили, дорого ли это.

Я простодушно рассказала все, как есть. Что не захотела тащить дочь в психоневрологический диспансер. Что консультации с врачом – мне просто повезло – проходили за счет фонда. И, наконец, я даже озвучила название препаратов, которые покупала для Марины. И честно призналась, что нам это все не