— Стоять! — Лабон понял, что еще два-три залпа, и пехоты у него весьма поубавится. — Назад! Строй держать!

Линия копейщиков медленно поползла назад. Лучники остановились, не дожидаясь команды.

— Как же так, как же так? — суетливо тараторил подоспевший Бургас. — Прозевали, упустили! Как теперь быть?

— Да пошел ты… — зло отмахнулся Лабон. — Без тебя тошно! Заткнись, сказал! И не мешайся! — Управляющий попятился, скрылся за широкими плечами растерянных помощников.

— Там и сиди! — буркнул полусотенник и в полный голос позвал: — Жердяй!

— Тута, командир!

— Самострелы раздать лучникам.

— Понял!

— Тогда бегом!.. Малой!

— Тута я!

— Наших всех — на конь! Зайдешь подальше вправо, за излучину. Реку — вплавь. И в тыл. Ясно?

— Так точно, сделаем. Не сумлевайся, командир. — Гвардеец отсалютовал сжатым кулаком.

— Брик!

— Здесь я!

— Охраняешь ардана.

— Командир… — обиженно протянул бровастый, тонкогубый Брик. Уже оправился от ушибов, полученных во внезапно завалившейся штольне, и рвался в бой. — Может, они? — кивнул в сторону Бургаса со товарищи.

— Я им невинность твоей прапрабабушки охранять не доверю! Вояки! — рыкнул Лабон. — Исполнять приказ!

— Слушаюсь, командир! Будет сполнено!

Ведомый Малым десяток гвардейцев прохрустел копытами по сушняку и растворился в зеленом мареве чащобы.

Лабон подбежал к цепи лучников:

— Жердяй!

— Здесь!

— Самострелы готовы?

— Так точно.

— А ну, пощекочите их, рябяты! Бельту ветки не помеха. Поглядим еще, кто кого.

На арбалетный залп, не давший заметного результата, веселины ответили тремя ответными. Сразу видно, что стрел разбойники жалеть не привыкли.

Лабон поднял руку:

— Самострелы! Цельсь!

Внезапно из-за телег выскочил человек. Нет, не выскочил, вышел спокойной, уверенной походкой, будто хозяин на тысячу раз исхоженное подворье. Высокий, стройный. Темно-каштановая борода и патлы до плеч. На голове — цветная тряпка, а в правой ладони — меч-полутораручник.

Пренебрегая нацеленными на него луками и самострелами, разбойник приблизился к кромке воды. Остановился, замочив носки дорогих, мягкой кожи кавалерийских сапог.

— Гей, Лабон! Разговор есть! — Полусотенник хотел было кликнуть Брика, чтоб тот приволок связанного ардана. Как его там? Вырвиглаз вроде бы. Но передумал. На кой ляд ему сдался этот Вырвиглаз? Он узнал бородача с замотанной лентой-вышиванкой головой. И понял, чего забоялись Валлан и Квартул.

— Погодьте, не стреляйте. — Лабон плавно опустил руку, прошел между лучниками, раздвинул плечом сомкнувших щиты копейщиков.

Над бродом воцарилась тишина.

Полусотенник неслышной тенью выскользнул из густой поросли ясеневых побегов. Если хотел, он мог двигаться бесшумно, как кот или скрадывающий добычу клыкан. Прошагал настороженным шагом, ожидая каждый миг разбойничьей стрелы в упор, к реке. Замер, прищуренным взглядом скептически оценивая противника.

— Узнал, Лабон? — Живолом ничем не выдал охватившего его бешенства. Лишь щеки над бородой побелели больше обычного. — Молчи, не отвечай. Я вижу, что узнал.

— Так вот ты куда делся. — Полусотенник искривил губы в полуулыбке-полуоскале. — Твои друзья скучают по тебе.

— Ты думаешь?

— Я знаю.

— Тебя не было среди гвардейцев в ту ночь, Лабон. — Они разговаривали через неширокую гладь, не повышая голоса, — не было нужды. Даже птицы, казалось, не смели прервать столь задушевную беседу.

— Это так.

— Значит ли это, что ты не скурвился, как остальные?

— Это значит, что у меня были другие дела.

— Хочешь теперь наверстать?

— Исполняю приказ.

— Чей?

— Твоего будущего сродственника. Жаль, на свадьбе ты не погуляешь.

— Много говоришь, полусотенник. — Лабон только пожал плечами.

«Где ж Малой с десятком гвардейцев?» Словно в ответ на немой вопрос за излучиной защелкали тетивы. Жалобно, срываясь на визг, заржал конь. Закричал человек, захлебываясь.

— Возомнил себя полководцем, Лабон? — Живолом покрепче перехватил рукоять полутораручника. — Вспомни, кто ты, а кто я. Твоих «рябят» сейчас добивают. Тех, кто не утонул.

Петельщик зарычал в бессильной ярости:

— Ответишь за каждого…

— Не перед тобой ли?

— Перед моим клинком. — Меч Лабона выскочил из ножен, нацелясь разбойнику в грудь. — Поединка!

Живолом на миг показал белые зубы:

— Вспомни, кто ты, а кто я.

— Поединка!

— Экий ты горячий, сын углежога, ровно поморянин.

— Поединка! Трус…

— Зря ты так сказал.

— Поединка!

— Ладно. Ты сам хотел.

— Условия?

— Какие условия? Ты сдохнешь.

— Если я погибну, ты отпустишь моих людей?

— Кто захочет, уйдет.

— Если победа будет за мной?

— Ты думаешь?

— Ответь мне.

— Мои уйдут без боя.

— Они сложат оружие.

— Они просто не станут мстить, Лабон, — твердо проговорил Живолом. — И отбивать мое тело. Уяснил?

— Уяснил. — Петельщик повел плечами, разминаясь. Кивнул на реку: — Ты ко мне или я к тебе?

— На середке, Лабон. Или там глубоко?

— Сойдет. В самый раз.

— Годится, — согласился разбойник. Бросил через плечо: — Все слышал, Крыжак? Просто уйдете… — и пошел навстречу врагу.

Поединщики медленно сближались. Живолом держал меч перед собой — правая ладонь и три пальца левой на рукояти, клинок чуть наклонен. Лабон играл своим более легким оружием — рисовал острием в воздухе круги и восьмерки, менял хваты. В правой руке поблескивало широкое лезвие вытащенного из-за голенища ножа.

Брод через безымянную речку не отличался особой глубиной, но невысокий петельщик всё же поморщился, когда холодная вода хлынула через край сапог. Разбойник, заметив это, быстрым движением согнул колени, впуская влагу к себе за голенище. Ни к чему потом отвлекаться — Лабона так вот запросто не одолеешь.

На самой стремнине они сошлись. Замерли, сцепившись взглядами. Кто рискнет атаковать?