Он уже повторялся, что выглядело занудством, так не похожимна краткого и афористичного Кречета. Еще в допотопные времена один мудрец изрекгорькую истину: чтобы убедить кого-то, не надо изощряться в придумывании новыхи новых доводов. Простой человек все равно не поймет, ему надо неустанноповторять одно и то же, пока не сочтет это своими мыслями.

Из храма неспешно и с театральной величавостью выдвинулась,как на сцену, группа священников. Рабочие почтительно расступились, попынебрежно рисовали в воздухе нечто вроде креста, словно рубили работяг вдоль ипоперек, в середке блеснуло золотом одеяние тучного человека, похожего набольшую копну. Длинная высокая шапка блистала золотом, воротник искрилсяоранжевыми икрами, в руке золотой посох, в другой что-то вроде кадила... нет,не кадило, но все равно золотое, двигался с рассчитанной медлительностью, но неот старости, как я понял, а для нужного эффекта. Вон глава либералов теряеточки только потому, что двигается быстро, говорит горячо и торопливо, тем самымразрушая в глазах простого народа образ загадочного и мудрого властителя.

Завидя нас, патриарх задвигался чуть быстрее, а двоесвященников, на ходу что-то нашептывая в сотовые телефоны, почти побежали кнам. Рядом со мной возбужденно засопел Коган:

– Как рассчитано!

– Вы думаете? – спросил я.

– Конечно, – ответил он оскорбленно. – Все-таки,я тоже гомо сапиенс. А что, не похож?

– Да нет, – ответил я, смешавшись, – об этомтеатре.

– А, – сказал он очень серьезно, и я понял, что оннаконец-то составил себе мнение обо мне, – а то я могу рассматривать каквыпад антисемита!

– Почему антисемит? – ответил я ему в тон. –Я к арабам отношусь неплохо.

– Я бы не назвал этот театр хорошим, – сказал онсерьезно, явно допуская меня в команду удостоенных чести общаться с ним. –Не хочу оскорблять ваших глубоких религиозных чувств, но для развития... чегобы то ни было, даже театра, нужна конкуренция. А в этой отрасли нет борьбы зазрителя.

Я стиснул зубы. Все говорят одно и то же, только разнымисловами.

Кречет видел, что патриарх устремился к нему, сам сбавилшаг. На каменном лице ничего не отразилось, а когда патриарх подошел, издалиразмашисто его благословляя, Кречет почтительно наклонил голову. Я расценил какуважительный жест младшего по возрасту перед старшим, который к тому жеревностно следит, чтобы ему оказывали эти знаки внимания. Патриарх, похоже,предпочел понять иначе.

– Приветствую тебя, сын мой, – сказал он,протягивая руку.

– Здравствуйте, – ответил Кречет вежливо. Оннаморщил лоб, явно стараясь вспомнить как зовут владыку православного мира,кивнул еще раз. – Здравствуйте. И по выходным, как вижу, не прекращаютсяработы?

– Все во славу Господа нашего, – ответил патриархи перекрестился. За ним перекрестились все священники. Назвать ихнего богавслух, по имени или званию, для них как для коммунистов пение Интернационала. Однивстают и вытягиваются, другие всякий раз крестятся. – Никакой труд не втягость, если он в радость.

– Завидую, – вздохнул Кречет. – А у меня всевремя зарплату просят!

Он сделал движение пройти, не замечая повисшей в воздухеруки. Патриарх медленно опустил длань, спросил озадаченно:

– Ты крещен, сын мой?

Он снова поднял руку кистью вверх, может быть, генералподслеповат и, как Ленин, не желает носить очки, такому хоть фигу под носподнеси, не замечает. Я видел, как засуетились длинноволосые с телекамерами,стены и столбы заблистали вспышками телеблицев. Похоже, все ожидали, что Кречетвсе же приложится к длани владыки, демонстрируя единение власти духовной ивласти светской, я ожидал, что Кречет просто пожмет протянутую руку, сделаввид, что понял жест патриарха так, однако Кречет с беспечностью развел руками:

– Да нет, я не крестился.

Протянутая рука зависла в воздухе. Владыка держал еедостаточно долго. Менее стойкий уже схватил бы повелительно ждущие пальцы,приложился бы поневоле. В мертвой тишине затворы фотокамер щелкали, какпадающие на пол жуки, от вспышек блицев рябило в глазах, словно нас окружилиработающие электросварщики.

Кречет стоял как гора, морда ящиком, на лице верблюжьепрезрение ко всему суетному миру. Наконец рука медленно пошла вниз, владыкасказал с отеческой укоризной:

– Да, тяжкие были времена для святой церкви! Не всеродители сумели крестить своих чад...

– Родители? – переспросил Кречет. – Да,говорят, куда-то меня окунали в церкви, что-то говорили.

– Вот видишь, сын мой...

Я видел, что Кречета подмывает ответить, что отец у него ужеесть, напрашиваться не стоит, но что позволено генералу, уже запретнопрезиденту, и Кречет ответил почти дружески:

– Я понимаю теперь, откуда большевики взяли опыт! Чутьне с детского сада всех, не спрашивая согласия, записывали в октябрята, в школе– в пионеры, затем обязательный комсомол... Но до церкви им далеко! Вы в своюпартию записываете вообще младенцев.

Голос звучал весело, дружески, губы улыбались, но я видел вглазах злой огонек. Владыка несколько смешался:

– Таков освященный веками обряд...

– Еще когда додумались, – восхитилсяКречет. – Были в старину головы!

– Отцы церкви, – сказал патриарх несколькорастерянно.

– Мне бы таких в команду, – сказал Кречет сзавистью. – Как было бы здорово: прямо с пеленок – в нашу республиканскуюпартию! Послать, что ли, своих представителей в родильные дома? Пусть прямо тампроводят обряд приема новых членов!.. И стаж сразу начинает расти. Как приЕкатерине Великой дворян записывали в армию со дня рождения. Конкурентов вообщене останется. Гм, спасибо, владыка! Вы подсказали прекрасную идею... простопрекрасную!

Он вежливо поклонился патриарху, пошел, глядя перед собойповерх голов. Коломиец хватал за рукав, что-то шептал на ухо, успевая делатьбеспечное улыбающееся лицо преуспевающего политического деятеля, но он былпотрясен. Меня самого пробрала дрожь.

Когда церковники остались позади, Коломиец наконецуспокоился, только сказал с упреком:

– Вы так ненавидите церковь... За что? Разве атеизмлучше?

Мы с Коганом не отставали, слышали горький голос Кречета:

– Может быть и ненавижу. Но почему?.. Как говорится,кого люблю, того и ненавижу. Я в самом деле крещен, я сопереживал церкви, когдадумал, что ее коммунисты притесняют... Я пристрастен потому, что, наверное,слишком много спрашиваю. Хотя, слишком ли? Если наша церковь за Россию, топочему ни слова против продвижения НАТО? А у церковников в самом деле немалаявласть!.. Но даже не пикнули. Мол, не наше дело. Мирское!.. Какое, к черту, мирское?Там же проклятые католики, с которыми мы на ножах! А вот если бы в России былислам... ну, предположим такую невероятность!.. разве позволил бы?.. Пусть дажене газават немедля, но духовенство ислама ясно бы дало понять, что найдетсямиллион мюридов, которых не заботят пути отхода с места теракта!.. С бомбой подпиджаком бросятся в реактор американского ядерного центра, взорвут себя идругих в час пик на станции метро... Бесчеловечно, мирные жители? Извините,разве не эти мирные посылают НАТО к нашим границам?.. Армия лишь выполняет ихволю. Что смотрите с таким ужасом? Мирные жители не только содержат армию, но ивыбирают президентов, которые послали НАТО! Извините, народ отвечает не толькоза свое правительство, но и за действия этого правительства.