Вот за что уважал жителей Шельфа, так за предприимчивость и умение работать. Додумались же купить у туату немного редчайших семян и технологию выращивания, соорудили в своих городах-куполах аграрные секторы. И теперь торгуют ароматными травками, горячие настои из которых и приятны, и полезны. Да, потратили баснословную сумму, но деньги у них, считай, в горшках колосятся. Вроде даже какие-то фрукты и овощи начали культивировать, пшеницу, постоянно расширяют площади.

Ходят упорные слухи, что в качестве удобрений используют человеческие испражнения, смешанные с илом и песком, но о таком думать не хочется.

Я приложил к скуле тряпку, вымоченную в холодной воде, подождал, пока боль немного отступит. Вновь поднял кружку и сделал глоток, с благодарностью кивнул Старику.

— Спасибо.

Тот промолчал, метнув грозный взгляд. Отобрал ветошь и вышел прочь. Бран посмотрел вслед с недоумением — дескать, что за странный слуга, но пожал плечами.

Мы сидели в одной из гостиных грота. Точнее в той, где Старик успел навести нечто смахивающее на порядок. Но от парочки диванов тянуло сыростью, стекло журнального столика помутнело от времени, а фотографии на стенах и плафоны ламп покрывал густой слой пыли.

Я помнил эту комнату. Помнил, как иногда собирались здесь семьей, встречали гостей. В одном из кресел сидел отец, читая какую-нибудь книгу, мать рисовала, а я играл, сидя на ковре. Тепло, сухо, очень уютно. Лишь шелестели страницы да мерно цокали часы.

Сейчас от того ощущения не осталось ровным счетом ничего. Обычная пыльная и холодная комната. И что самое главное — я не испытывал ни горечи, ни страха, ни грусти. Легкое смущение от осознания, что мне все равно. Когда открывал люк, шел через шлюз, била дрожь. Но осознав, что Теней здесь нет, отыскав Старика и выспросив новую рубашку, успокоился.

Чего не скажешь о Бране. Приятель детства ерзал в кресле и осматривался, принюхивался. На лице отражалась смесь эмоций — от светлой печали до застарелой злости.

— Здесь давно никто не жил, — констатировал он.

— Да, — подтвердил я. — Сам только-только вернулся в город.

— Надолго?

— Не знаю. На какое-то время придется остаться, дальше будет видно.

— Кто те люди, Орм? — спросил Бран, решив, что приличия соблюдены и пора утолять любопытство.

— Бандиты, — с непроницаемым выражением лица ответил я.

— Да я как бы смекнул, что не торговцы сладкой ватой. Они тебя специально дожидались. Почему?

— Долгая история. Семейные распри.

— Нолан подослал?

— Как ты догадался?

— Да тут каждая крыса знает, что спит и видит себя хозяином родового грота МакМоран. Судиться пытался, взятки давал, чтобы смерть твоего отца признали пораньше. Ну и я видел, как меняются таблички на заводах и фабриках, кораблях. Сначала какая-то неизвестная компания, потом другая, третья. И вот уже герб твоего дяди.

— Ты следил?

— Скажем так — интересовался. Воспоминания связаны с вашей фамилией, и мне обидно видеть, как наследие Дома превращается в воду.

Он пожал плечами и виновато улыбнулся. Давно не юнец. Тогда являлся худым, порывистым, состоящим из сплошных углов пареньком. Сейчас же в кресле сидел побитый жизнью, но не сломленный мужчина лет на пять старше меня самого. Широкоплечий и высокий, мускулистый, с хищными чертами лица, немного крупноватым носом и стальными искорками в серых глазах. В по-военному коротких волосах много проседи, у глаз и рта морщины, на левой щеке короткий шрам от удара кортиком. Но в новом Бране я еще видел того любопытного юношу, что жил в нашем доме.

Лир подобрал парня-сироту на улице одного из дальних поселений. Пожалел, привел в родовое имение и предложил работу. С тех пор Бран помогал с бумагами, таскал грог, чистил вещи, разносил послания. И стал одним из лучших моих друзей. Часто играли вместе, сбегали и уводили Фергюса из-под носа многочисленных нянек, учителей и лакеев, вместе ходили по заброшенным тоннелям и коллекторам к теплым источникам. Соревновались, читали книги, дрались с соседскими мальчишками. Ели за одним столом, учились и сражались вместе.

Но повзрослев, Бран ушел на флагманскую субмарину Дома юнгой и частенько отправлялся с отцом в экспедиции. Возвращался, и помогал с какими-то исследованиями, копался в лабораториях. Я же тогда продолжал учиться, и виделись реже. Но помню, с какой радостью встречал приятеля, сколько новых планов рождалось в наших головах.

Все закончилось, когда Лир отправился в очереднойпоход, оставив подхватившего лихорадку Брана в Таре. Потом было ожидание, отсутствие каких-либо вестей, снова ожидание — уже беспомощное и безнадежное. На поиски «Айне», субмарины отца, отправляли лучшие корабли, но безрезультатно. Связь пропала где-то у Мглистых скал, на границе владений фоморов, и ни один капитан не рисковал подходить туда чересчур близко. Из-за подводных вулканов, туч липкого ила, забивающего винты и водометы, опасности попасться свирепым тварям и быть разобранными на запчасти в буквальном смысле слова.

Ну а потом мать сообщила об отправке в Академию. В тот же день приятель покинул грот, сказав, что больше его здесь ничто не держит. Покинул с ясным намерением устроиться на какое-нибудь судно и продолжать собирать слухи об «Айне», искать следы.

И планктону понятно, что Бран не преуспел. Но встретив сейчас, я начал задаваться вопросами, что терзали тогда, сопливым мальчишкой. Почувствовал вину. Ведь слишком просто принял гибель отца. Принял как свершившийся факт и не делал попыток прояснить ситуацию. А этот человек, вроде бы посторонний, потратил месяцы на поиски. Или годы.

Осознав, что пауза затянулась, я снова отхлебнул из кружки и спросил:

— Что-то нашел?

Приятель детства интерпретировал правильно, задумался на миг, помрачнел и пожал плечами.

— Ничего существенного. Слухи, больше смахивающие на сказки. Сейчас об Айне вообще не помнят. Тогда я добрался до порта, где швартовалась в последний раз. Но узнал мало, Лир мало кому рассказывал о своих планах.

— Да, отец умел хранить тайны… Что искал?

— Трудно сказать. Я работал с ним, но до конца не разумел, какие цели преследует. Мы могли корпеть недели напролет над расшифровкой какого-то древнего текста, а затем срывались и плыли в северное Пограничье, чтобы поговорить с каким-то бродягой. Могли проводить опыты над микробами и паразитами, экспериментировать с соларитом, а потом опять отправлялись неизвестно куда и неизвестно зачем.

— Никогда не говорил?

— Нет. Спрашивать я пытался. Многие пытались. Сказать могу одно — в последнее время интересовался туату, историей, технологиями. Тесно общался с гностиками и несколькими учеными, давал гранты на какие-то исследования.

— Имена помнишь?

— Больше десяти лет прошло, Орм… но вот одно в голове вертится. Стюарт вроде бы.