— Значит, врагов не было… — говорил он, не поднимаяглаз. — Угроз не было… Но завещание он все же озаботился составить?

— За семьдесят как-никак, — сказал Смолин. —Тут начнешь думать и прикидывать…

— Вот, кстати, о завещании. Вы, получается, ему былисамым близким другом, если он вам все оставил?

— Ну, может быть, — сказал Смолин.

— А вы знали, что он вам все оставил? До его смерти?

— Понятия не имел.

— Понятия не имели… — медленно повторил майор,строча. — Он в вас, наверное, видел самого надежного человека?

— То есть?

— Ну, я слышал, вы по завещанию должны все распродать иденьги перечислить на «Рапиру»… В «Рапире» говорили, что вы им говорили…

— Совершенно верно, — сказал Смолин.

— Начали уже что-то продавать?

— Да нет, не начинал еще. Дел куча.

— Это он так и в завещании написал? Насчет того, каквам наследством распорядиться?

— Нет. Просто оставил записочку.

— Нотариально не заверенную? Вообще никак юридически неоформленную?

— Ну да, — сказал Смолин. — А какая разница?Я все сделаю, как он и хотел, так что значения не имеет — нотариальнозаверенное, или, скажем, карандашом на обоях…

— Надежный вы человек, надо полагать, — сказалмайор с непонятной интонацией. — Пару месяцев назад вам уже вроде бы присхожих обстоятельствах наследство оставляли? Гражданин Чепурнов, я имею в виду?

Насторожившись еще больше, Смолин ответил неспешно:

— Ну, не совсем при схожих… Чепурнов просто оставил всемне. При условии, что я кое-какую долю отдам его родственникам. Не особеннобольшую — он с ними был не в лучших отношениях, знаете ли…

— Слышал, слышал, — сказал майор. —Означенные родственники до сих пор в УВД ходят и жалуются, что вы их, как быэто поделикатнее… Ну, одним словом, не все им передали, что покойный завещал.

— Ровно столько, сколько он просил, — сказалСмолин. — Если бы он хотел, чтобы я им отдал гораздо больше, то упомянулбы в завещании, верно? — У него пока не было ощущения, что оноправдывается, но беседа уклонялась куда-то не туда, и это Смолину крайне ненравилось.

— В конце концов, это не мое дело, — сказал майорпримирительно. — Они в другие отделы ходят, я просто слышал краем уха…Мол, некий Смолин… — на его лице отразилась искренняя досада, искреннеесожаление. — Точно, Смолин… Вы ж фамилию меняли… А я не подумал, написална автомате — мол, товарищ Гринберг не был, не привлекался… Вы уж извинитедушевно, но, еще Смолиным будучи, вы вроде были под судом неоднократно? Да?

Он так простодушно таращился, что Смолин впервые задумался:не высвистеть ли адвоката, не вспомнить ли про «пять-один» Конституции? Точно,подвохи пошли…

— Было дело.

— А точнее можно?

Смолин неохотно сказал:

— Три судимости.

— А отсидками сколько из них закончились?

— Две.

— Бывает, — сказал майор. — Грехи молодости,а?

— Именно, — сухо сказал Смолин. — Всесудимости давно погашены с соблюдением всех юридических формальностей, так что…

— Да что ж вы нервничаете! — воскликнул майор сделанным участием. — Просто-напросто ошибочка вышла… Вы ж не говорили,будто не судились и не сидели, это я на автомате написал, а вы промолчали… Чтож не сказали? Теперь исправления вносить придется. Неудобно было солидномучеловеку вспоминать про грехи молодости, а?

— Что-то вроде, — сказал Смолин. Майор давненькоуже ничего не писал, даже ручку отложил. Сидел и разглядывал Смолина снепонятным выражением.

— Ну, это ерунда… — сказал он. — Исправим,минута делов… можно вопросик, не имеющий отношения к протоколу?

— Бога ради, — сказал Смолин.

— Вон там у вас во дворе, с лопатой шебаршится… Это негражданин ли Михаил Иванович Зуев с погонялом Глыба? Интересный такой гражданин,с целой коллекцией судимостей и сроков…

Играть в молчанку было глупо — проверить они могли в течениеполминуты: кликнуть Глыбу, документики попросить…

— Ну да, он самый, — сказал Смолин. — А что,тут какое-то нарушение законов? Он по данному адресу зарегистрирован должнымобразом, противозаконного ничего не совершал…

— Завязал?

— А что, так не бывает? — спросил Смолин.

— Да бывает, сплошь и рядом… Он теперь, значит, у васживет и, как я наблюдаю, честно работает?

— А куда ему еще деться? — сказал Смолин. —Коли по всей стране ни кола ни двора.

— И вы его, значит, благородно приютили…

Это было произнесено без малейшей иронии, но она все равноявственно чувствовалась в воздухе.

— Ну и что? — спросил Смолин сухо.

— Да ничего. Вы с ним вроде вместе сидели?

— Было дело.

— Понятненько. А раз приютили, значит, и тогда еще былив хороших отношениях?

— Ну и что? — пожал плечами Смолин.

— Да ничего, ничего… Ладно, не будем отвлекаться,закончим побыстрее, что мне вас-то держать… Да и у меня дел полно, свидетелей —невероятное количество, все, кто покойного знал, сталкивался, пересекался…Заметный в Шантарске был человек, начальство землю роет и настрого предупредилонасчет того, чтобы — никакого формального отношения, чтобы всерьез гада искали…Есть еще формализм в нашей работе, есть, не изжит целиком… Василий Яковлевич, ане припомните, где вы были восьмого августа часиков с пятнадцати довосемнадцати?

Он быстро написал две строчки — несомненно, только чтозаданный вопрос. Не отрывая ручки от бумаги, уставился на Смолина с явнымнетерпением.

Смолин понял практически сразу же. Потому что это были датаи примерное время убийства Шевалье.

Он не испугался, не запаниковал, никаких эмоций и буйнойпляски мыслей. Голова работала холодно и четко.

Вот, значит, как… Даже так… С-суки…

Разумеется, ответить он мог моментально и обстоятельно… иникак не мог. Потому что ответ (доподлинная правда) звучал бы следующимобразом: «Восьмого августа, где-то с полвторого до шести с копейками я былзанят сделкой с проживающим в Шантарске гражданином Яшиным МихаиломДенисовичем, широко известным в узких кругах коллекционером. Означенномугражданину я продал четыре единицы холодного оружия, двуствольный бельгийскийкарманный пистолет с откидным штыком, а также ордена: австро-венгерскийрыцарский крест ордена Франца-Иосифа, два Железных креста, Третьего рейха иГерманской империи, а также орден Ленина и две Славы, третьей степени ивторой».