– Да почему, почему не можем, если мы этого оба хотим?! –выдохнул ей в ухо Алексей, и у нее блаженные мурашки немедленно побежали покоже, но длилось это только миг, грубый физиологический миг, и немедленноисчезло. Она напряглась, пытаясь вырваться, но еще стараясь высвободитьсяпомягче, чтобы не обидеть Алексея…

И тут до него дошло.

Он сам разжал руки, сам отстранился, мрачно глянул Алене вглаза:

– Мы не можем, потому что мы не хотим, да? Вернее, вы нехотите?

– Алексей, я не знаю, я не готова… – жалко, потеряннозабормотала она, ощутив вдруг резкую тоску по его рукам, по его теплу…Затянулось ее телесное одиночество, затянулось чрезмерно, но тотчас насмешливыечерные глаза всплыли в памяти… – не глаза вчерашнего «спасителя» Максима,отнюдь нет! – и Алена, задыхаясь от невыносимой, неизживаемой любви кневозвратному, несбывшемуся, несбыточному, воскликнула почти в отчаянии: – Я немогу. Извините, не сердитесь, я не могу!

– Понятно, – неожиданно спокойно изрек Алексей, отстраняясь.– Вам меня, конечно, жаль, несчастного психа, но все же вы мною изряднобрезгуете. Понятно!

– Да нет… да что вы… – проблеяла Алена, не слишком-то,впрочем, стараясь быть убедительной, ибо в диагнозе ее чувств Алексейнисколечко не ошибся. Увы и ах!

Любить – значит жалеть? Может быть, оно и верно. Но желать –не значит жалеть! И лучше сразу поставить все точки над i, чтобы устранитьмогущие быть тягостные недоразумения, пока ситуация не стала вовсе ужнепоправимой. И так уж слишком далеко все зашло… Нет, довольно!

– Да я вас не виню, успокойтесь, – проговорил Алексей таксерьезно и даже сурово, что Алена, наверное, рассмеялась бы, не чувствуй онасебя столь неловко.

Этот мужчина, кажется, совершенно не умеет притворяться. Онее не винит? Ничего себе! Да таким голосом судья выносит приговор… Тот самый –окончательный, который обжалованию не подлежит!

– Пора собираться, загостился я у вас.

– Да нет… вы мне нисколько не мешаете… да почему, да ничего…– снова заблеяла вежливая Алена.

Но Алексей уже не обращал на нее внимания: вышел в прихожую,включил там свет и принялся приглаживать перед зеркалом растрепанные волосы.

Алена тоже прошла в коридор, встала, прислонившись кпритолоке, сложила руки на груди: смотрела. Как всегда, когда от нее уходилмужчина, оставшийся, так сказать, невостребованным, у нее наступал легкий икраткий момент рефлексии и запоздалых сожалений.

А может… все-таки…

Нет, не может! Никого, кроме Игоря, она любить не может. Нестоит и пытаться! Поэтому нечего морочить голову хорошему человеку, пустьтопает восвояси, и даже если на этом их деловое сотрудничество, их, спозволения сказать, расследование закончится, Алена не испытает ничего, кромеоблегчения. Баба (или мужик, нужное подчеркнуть!) с возу – кобыле легче. Грубозвучит, зато коротко и ясно.

Алексей надел мокасины, плащ, сунул руки в карманы, пошарилтам, потом угрюмо посмотрел на Алену:

– Извините, вы не отдадите мне пульт? И телефон. Или мойсотовый в машине остался?

– Ой, ваш сотовый! – всплеснула руками Алена, бросаясь ксумке. – Вот он, возьмите, я тут пыталась до Ивана дозвониться, но не смогла. Апульт…

Она пошарила в сумке, потом в кармане плаща. Потом замерла,нахмурясь и уставясь в стену. Видела она, прочем, не золотисто-зеленые, виндийском стиле, обои, которыми у нее была оклеена прихожая, а Максима, своегочерноглазого помощника, который сначала помог ей выгрузить Алексея из «Мазды»(в процессе этой нелегкой работы, некоторым образом их объединившей, они иназвали друг другу свои имена), потом довольно грубо затолкал его, почтинедвижимого, в свой джип. И тогда Алена, как ей сейчас впомнилось, воскликнула:

– Подождите, подождите! Как же мы бросим незапертую машину?!

– Правильно, никак нельзя этого делать, – кивнул Максим,взял с сиденья «Мазды» брошенный туда пульт, нажал на то, на что следуетнажимать, и сунул пульт в карман своей куртки. Алена точно помнила, она словнобы видела сейчас его жест, который тогда восприняла как нечто само собойразумеющееся.

Боже ты мой! Убрать-то он пульт убрал, но…

– Что-то вы как-то подозрительно замолчали, – включился вАленины воспоминания Алексей. – Только не говорите, что не знаете, где пульт!

– Я и не говорю, – жалобно пробормотала Алена. – Я знаю, гдеон.

– Ну и где?

– Кажется… кажется, тот человек, тот частник, ну, водительджипа, который помогал мне вас сюда привезти…

Она осеклась, не в силах договорить, но Алексей так суроворявкнул: «Н-ну?!» – что Алена испуганно выпалила:

– Положил его в карман и увез! – и зажмурилась, не в силахвидеть гнева, который исказит лицо Алексея. Еще ей захотелось уши заткнуть,чтобы не слышать, как он будет ругаться, громко и выразительно. Однако онтолько проговорил – тихо и без всякого выражения:

– Мать твою…

Лицо его осталось блеклым, бледным, злым, но не таким ужяростным. Безнадежным оно было, вот каким.

На некоторое время воцарилось молчание.

– Ну, понятно, – пробормотал наконец Алексей. – Машины уменя, значит, больше нет… Конечно, в милицию я позвоню, но…

– Слушайте, но зачем сразу подозревать самое худшее? – вдругразозлившись, спросила Алена. – Он забыл о пульте точно так же, как и я. Но мыего найдем. Его зовут Максим, у него был джип темно-зеленого цвета, номер…

– Номер? – оживившись, повторил Алексей. Подождал немного,но так ничего, никакого продолжения от Алены и не дождался.

– Понятно, номер вы не заметили, – сделал он заключение стаким выражением, словно собирался сказать: «Ничего другого я не ожидал оттакой растяпы, как вы!»

Алена посмотрела на него обиженно. Конечно, она чувствовалаза собой некоторую вину, но ведь, в конце концов, она не мартини с шампанскимпила в те минуты, не около витрины бутика торчала – она спасала самого жеАлексея!

– И тот же хмырь затащил меня в вашу квартиру? – брезгливопроговорил тем временем Алексей. – Кстати, поздравляю – он теперь еще и васобчистит. Так что ждите гостей! А сейчас давайте, выпускайте меня отсюда!

И он с тем же непримиримым выражением лица пошел к двери.Бестолково подергал за тяжеленную антикварную щеколду, обернулся:

– Откройте, ну!