Алена обошла людей, спустилась в раздевалку и уже началаснимать плащ, как заметила объявление: «Пользоваться фотоаппаратами иливидеокамерами воспрещается. Просим также выключить ваши мобильные телефоны».При упоминании телефона она подумала, что надо было бы все же предупредить ЛьваИвановича Муравьева о том, что ею вдруг овладело неконтролируемое желаниеприобщиться к сокровищам Нижегородского государственного художественного музея.В самом деле, вдруг она набросится на какой-нибудь предмет искусства? Авпрочем, что она означенному предмету может сделать? При ней ни ножа, никислоты какой-нибудь, попытка снять полотно с насиженного места, с веревок иликрюков, или на чем там оно висит, вряд ли увенчается успехом – все же злоумышленницане одна будет в музее, там небось хранители есть, стоят на страже. На всякийслучай надо держаться подальше от третьего этажа, где выставлена коллекциязападноевропейской живописи, среди которой самый ценный экспонат – знаменитоепроизведение Лукаса Кранаха Старшего.

Нет, ну в самом деле, какая именно картина стольпатологически влекла Алексея? Никаких, ровно никаких намеков!

Стоп. Алена совсем забыла… Вчера, когда Алексей метался вмашине, пытаясь выбраться из нее и в то же время не желая этого сделать, онобронил странную фразу, которая показалась Алене просто бредом сумасшедшего:что-то о совах, тумане, мгле, о том, что лететь прекрасно, а блуждать по землегрустно, печально… Нечто в таком роде, словом. А вдруг это был не просто наборслов, не бред, а описание именно картины? Черт, ну почему Алена не вспомнилаего слова вчера, когда бродила по сайту музея? Она бы обратила особое вниманиена пейзажи!

Ладно, никто ей не мешает сделать это сейчас. При, таксказать, личной встрече с музейными пейзажами. Надо думать, на них окажется нетак уж много сов.

Алена отдала плащ гардеробщице, получила взамен номерок,причесалась и поднялась к кассе. Женщины в черном плаще здесь уже не было,толпа разошлась. Остались только две дамы, чем-то похожие друг на друга, одетыетускло, с простыми прическами, с лицами бледными и невыразительными, с печальюв глазах. Их низкая зарплата и унылое существование угадывались метров за сто,притом что в их облике присутствовало нечто невероятно просветленное и возвышенное,на них словно бы некая печать стояла, благодаря которой безошибочно узнаютсямузейные и библиотечные работницы.

– Тяжко ей пришлось… – пробормотала одна из них, повышеростом и постарше, тяжело упираясь рукою в стену, словно собираясь с силамиперед тем, как форсировать довольно крутую и длинную лестницу, ведущую навторой этаж.

– Ну, такая операция… – развела руками другая музейная дама,росточком поменьше и годами помоложе. – Не знаешь, бесплатно удалось сделать?

– Думаю, да. Откуда у Майи деньги, сама посуди… Конечно, яне спрашивала, а сама она не говорит, но, думаю, бесплатно.

– А в какой больнице ее оперировали? В пятой?

– Вроде да. Точно, девчонки к ней ходили именно в пятую, а ятогда как раз в отпуске была, когда она под нож угодила.

– Слушай, по-моему, она не все нам говорит. Мне кажется, унее что-то онкологическое, не случайно же Майя так кошмарно выглядит…

– А как еще можно выглядеть, когда столько перенесешь? –Старшая дама наконец сдвинула себя с места и принялась неспешно взбираться полестнице. – Операция есть операция. А насчет онкологии… Ты же знаешь Майю, унее и спрашивать бессмысленно, все равно ничего не скажет.

– Да, она такая… И всегда такая была, как монашка угрюмая!

– Конечно, ведь живет одна, ни мужика, ни ребенка, ниблизких никого. С кем особенно веселиться? Хотя… Знаешь, по-моему, пока она сЛарисой Стахеевой дружила, так хоть смеялась иногда. А как Ларису похоронили,Майя совсем поугрюмела. С Тамарой у нее все же не настолько теплые отношения.

Музейные дамы скрылись за поворотом лестницы, а Аленаосталась около кассы.

«Дружила с Ларисой Стахеевой? – подумала она, покупая билет.– С женой Алексея? Вот те на! Значит, Лариса тоже работала в музее? Ого какинтересно… Не потому ли с ним связана мания Алексея? Может быть, это егореакция на смерть жены? Хотя странная реакция. И еще более странно, чтоприпадки начались спустя полтора года после смерти Ларисы. Или они случались ираньше? Может быть, я просто не знаю каких-то подробностей? Почему-то Алексейне сказал мне, что Лариса работала в художественном музее… Правда, мы и неговорили о месте работы жены. Я и не спрашивала его. А Муравьев знает или нет?Имеет это значение или нет?»

Алена купила входной билет и начала подниматься по лестнице,подмигнув какой-то древнеримской статуе, стоящей у самого выхода из раздевалки.Алена ее знала столько, сколько себя помнила, всегда любила украдкой потрогатькаменное, иссеченное временем плечо, вот и сегодня собралась было егокоснуться, но милиционер так свирепо уставился на посетительницу, что Алена нерешилась его волновать, прошла дальше.

Контролер, очень скромно одетая и очень тщательнопричесанная дама с таким же вдохновенно-музейным лицом, как у недавно виденныхАленой двух женщин, взяла билет, чуть надорвала листок и вверила сполупоклоном:

– Прошу, проходите. Вы у нас впервые? Начало осмотра – вотздесь, а дальше по стрелочкам из зала в зал.

– Нет, я не впервые, – гордо сообщила Алена. – Осмотрначинается с икон, я знаю. А скажите, в каких залах собраны пейзажи?

– Насколько мне известно, отдельных таких залов нет, – с сомнениемв голосе ответила контролер. – Мне кажется, они все перемежаются с портретами,с жанровыми картинами, с натюрмортами… Но все-таки больше всего их на второмэтаже, где у нас Шишкин, Левитан, Айвазовский.

– Спасибо, – кивнула Алена и вошла в зал иконописи.

Ей было бы ужасно стыдно и даже как бы страшноватокому-нибудь признаться, однако данный вид искусства всегда оставлял еехолодной. Хотя «Огненное восхождение пророка Илии» Алене все-таки нравилось –совершенно фантастический сюжет, да и изображение напоминает человека, которыйвзлетает в каком-то красном космическом корабле. Особенно явственно это видноне на знаменитой ростовской, а на иконе нижегородского письма конца XV – началаXVI века. Но сейчас наша писательница только мельком взглянула на Илию с егокрасным «космическим кораблем» и поспешила пройти через залы.

Ага, вот и светское искусство. Отличные портреты… Да,портреты просто отличные! У художников восемнадцатого века получались какие-топоразительно живые глаза. Ну, так ведь Рокотов же. Да, Рокотов – это что-тоособенное! Левицкий тоже невероятно хорош…