на нижнюю часть своего тела, к счастью, прикрытую просторной овчинной шубой. Но тут же вновь поднял глаза — ему опять хотелось видеть её и испытывать эти пьянящие муки.

— Я приду, — тихо шепнула она почти одними губами, поняв его состояние, и радостно улыбнулась.

Её служанка уже сложила купленную рыбу и ждала. Словно из другого мира, донёсся до Иосифа голос казначея:

— Значит, хороша белорыбица?

Молодуха улыбнулась и Ионе и, развернувшись, пошла по рядам дальше. Пожилой казначей тяжко вздохнул, глядя ей вслед:

— Хороша, правда, брат? — и неожиданно подмигнул Иосифу.

Тот молча пожал плечами, зато торговец и послухи одобрительно заулыбались:

— Есть вкус у тебя, отец святой, — пошутил продавец. — И на рыбку, и на женщин, нигде, видать, не промахнёшься!

— Ой, и не говори! — отшутился казначей. — Все мы не без греха! Прости Господи! — он широко перекрестился и вновь обернулся к молчащему Иосифу. — Так что, берём рыбку-то? Попробуй, правда хороша!

Иосиф из вежливости потрогал кусок, понюхал, кивнул. Он ничего не ощущал, ибо никак не мог выйти из состояния гипноза, в который вогнала его эта необычная женщина.

«Это бес меня испытывает, — вновь подумал он, когда опомнился и двинулся следом за казначеем, купившим-таки для трапезы чуть не полкорзины вяленой рыбы. — Ну и пусть испытывает, пусть. Не один я грешник на этом свете, не одного меня сатана совращает. Надо молиться...»

Страшная борьба продолжалась в нём ещё несколько дней, несмотря на усталость от тяжёлой работы, которой он терзал себя неустанно. Теперь он ждал свою соблазнительницу, ждал праздничной службы, на которой могли присутствовать миряне. И она явилась в сопровождении всё того же солидного осанистого мужика, но не подошла к Иосифу, оставшись стоять вдалеке, и даже глядела в его сторону совсем мало. И Иосиф, к своему удивлению, испытал что-то похожее на ревность и даже отчаяние. Но она вскоре снова появилась на вечерней службе в первое же воскресенье после Крещения.

В полутёмном, мерцающем свечами соборе она показалась ему прекрасной и загадочной. На сей раз он не прятался от неё за опору, не уходил подальше к алтарю, а остался стоять в приделе, неподалёку от двери, где впервые увидел её. Герасима рядом не было, тот двинулся поближе к иконостасу. Не было и пожилого мужика, который прежде почти всегда маячил рядом с ней. Вместо него была та же служанка, с которой появлялась она на ярмарке.

На сей раз он не напрягался, не бежал от неё подальше, даже не испытывал угрызений совести, полностью отдавшись сладостной силе неведомых волн, которые исходили от неё и пронизывали его насквозь, мучили и восхищали, переполняли страстью, парализовали волю. И молитва и Господь оставили его, он шептал что-то вслед за священником, но слова проскальзывали мимо его сознания, в котором царствовала лишь одна она. Так продолжалось бесконечно долго или один миг — он не знал, почувствовал лишь, что она незаметно приблизилась к нему почти вплотную и хочет что-то сказать ему. В полутёмном храме это было не очень-то заметно, и он наклонился к ней, чтобы услышать. И тут же едва не задохнулся от её запаха, её сущности, её близкого тела...

— Выйди, как стемнеет, к задним воротам обители, — шепнула она. — Там тебя будут ждать!

Иосиф не помнил, как закончилась служба, видел лишь, что, постояв в храме ещё с полчаса, она удалилась из него вместе со своей служанкой. Он, как и всегда, дождался конца службы, уже не ожидая и не прося у Господа благодати от молитвы, не испытывая никаких чувств, лишь бессмысленно повторяя хорошо знакомые ему слова псалмов и прочих молитв. С облегчением вышел после окончания вечерни на улицу. Всё остальное делал автоматически, став полным рабом своей плоти и греха, наполнившись одним лишь ожиданием ночи. Что-то невпопад отвечал Герасиму, который, почувствовав, что товарищ занят своими мыслями, тут же отстал от него, занявшись своим любимым делом: при свете добытой им огромной свечи перечитывал понравившуюся ему новую книгу. Иосиф же незаметно от товарища приводил себя в порядок. Нагрев воды, он обмылся в сенцах, чуть подчистил свою рясу, сапоги. С трудом дождался повечерницы, которую тоже отстоял как в полусне. Дома ещё помолились и легли спать. Герасим почти сразу же заснул — вставали они очень рано.

Услышав ровное дыхание своего сокелейника, Иосиф мигом оделся и уже через десять минут стоял перед высоким монастырским забором, пытаясь открыть дверцу в хозяйственных воротах. Там висел замок, но когда он посильнее дёрнул его, тот открылся без ключа. Видно, он не первый пользовался по ночам этой дорожкой на волю. Не успел выйти и оглядеться, как к нему из тьмы вышла та же девушка-служанка, которую он уже много раз видел рядом с хозяйкой.

— Пойдём! — тихо проговорила она, дёрнув его за широкий рукав овчинной шубы.

Молча, словно покорный раб, двинулся он за ней. Не спрашивал: «Куда?» Ему было всё равно — далеко или близко, на жизнь или на смерть. Он шёл туда, куда приказала властительница его дум, и потому не мог спрашивать, будучи готовым ко всему сразу.

Они двигались при слабом свете луны мимо каких-то заборов и домов с кое-где мерцающими оконцами, потом мимо сараев и огородов. Вокруг стояла тишина, и оттого предательски громко скрипел снег. Возле одного из домов их облаяла собака, вскоре отозвалась другая, где-то с перепугу прокукарекал петух. Но вскоре всё замерло, и они остановились возле маленькой, но крепкой двери в высоком прочном заборе. Она была предусмотрительно отперта, и они вошли в сад. Иосиф тут же ощутил запах протопленной бани и не ошибся: они остановились перед приземистым домиком, который и был баней. Он прикинул, что монастырь находится где-то неподалёку, не более десяти минут ходьбы. «Это же естественно, — подумал он, — она ведь прихожанка нашего храма!» И тут же отметил с иронией: «Нашего!»

Девушка отворила невысокую дверцу, и он вошёл внутрь, в предбанник. Сразу почувствовал запах пара, влажной теплоты, ароматы дерева и трав. Застывшую тёплую темноту помещения нарушал лишь хрупкий луч горящей возле противоположной стены свечи. Казалось, что она повисла в воздухе. Иосиф оказался в помещении один — проводившая его служанка внутрь не вошла.

Привыкнув к темноте, он разглядел под свечой высокий массивный подсвечник, стоящий на небольшом столе, там же находились несколько блюд с яствами, кубки и кувшин. Вскоре он разглядел широкие лавки вдоль стен, присел.