И вновь открываю магическую книгу.

Сломанная кость бабушки начинает срастаться.

На краях излома образовывается мозоль, новая ячеистая костная ткань, и, по мнению матушки, это говорит о том, что питательный раствор действует.

– Сколько еще времени уйдет на сращение этой кости? – уточняю я. Мы стоим перед полкой, разглядывая стеклянный сосуд с костью. Смотрим, но не касаемся ее – кости нужен максимальный покой.

– В живом теле кость срастается за месяц или два. Но, думаю, в нашем случае сращение продлится дольше… – Она вздыхает и трет виски. – Хотя точно я не знаю. – Темные круги под ее глазами стали еще заметнее, чем прежде. Очевидно, в последнее время она плохо спит, и мне жаль, что я не могу ей помочь ни словом, ни делом. Но я не представляю себе, как можно преодолеть выросшую между нами стену.

– А что произойдет, когда эта кость срастется совсем? – спрашиваю я. – Одна из двух моих реальностей попросту исчезнет? Исчезнет мгновенно?

Мы говорили об этом и раньше, но все это по-прежнему не укладывается у меня в голове. Страх таится в моем сердце, словно спящий зверь. Иногда я вообще забываю о том, что он все еще там, – проходят целые дни, в течение которых я и не вспоминаю, что живу в раздвоившейся реальности, а вернее, не в одной реальности, а в двух. Но затем происходит нечто такое, что заставляет страх пробудиться, расправить члены, и я снова осознаю, насколько он велик, и думаю о том, что он в любую минуту может поглотить меня целиком.

Уголки рта матушки приподнимаются. Это грустная улыбка. Она протягивает руку и заправляет мне за ухо прядку, выбившуюся из косы.

– Это будет небольно, моя голубка. Ты даже не поймешь, что это произошло.

Но эти слова почему-то не приносят мне успокоения.

– Какие еще возможные пути тебе удалось увидеть? – спрашиваю я. – Мне нужно знать. – Она отвечает не сразу, и я торопливо говорю: – Если вот эта реальность оборвется, я вообще не буду знать, что мы говорили об альтернативных путях. А если так, то эти пути окажутся неважны, разве нет? Ведь свое веское слово скажет сама судьба.

– Саския…

Тишину разрывает пронзительный свист, затем слышится птичий крик. Хранители.

После того как мэтр Оскар обнаружил, что из костницы пропали кости еще трех человек, городской совет отправил в Замок Слоновой Кости ходатайство с просьбой прислать в Мидвуд дополнительные силы. И несколько дней назад – почти месяц спустя – в город явилась команда Костопевцов, и теперь над нашими головами кружат наблюдающие за всем птицы, улицы патрулируют собаки, а вход в костницу охраняет какой-то неизвестный зверь, похожий одновременно и на волка, и на льва. Хотя я и знаю, что без приказа Хранителя, который им управляет, этот зверь не нападет, у меня при каждом визите к Эйми все равно пересыхает во рту. Наш городок, где я всегда чувствовала себя такой защищенной, теперь словно затаил дыхание, готовый к удару, который может быть нанесен буквально в любой момент.

Всего неделю назад я могла сказать, что никогда в жизни не видала костяной флейты, а теперь я могу отличить мелодию, с помощью которой собаке дают команду «Место», от мелодии, призывающей птиц. Но свист, который мы только что слышали, мне не знаком, он вообще ни на что не похож.

Мы подходим к окну. В северной части города по небу строем летают десятки воронов, где-то остервенело лают собаки Хранителей, которых видно из наших окон.

– Как ты думаешь, они отыскали кости папы?

На ее лице отражается нечто среднее между страхом и надеждой, и я не знаю, какое из этих чувств победит. Ее взгляд устремлен на небеса. Несколько секунд мне кажется, что она так и не ответит, что она слишком погружена в свои мысли, но затем она вдруг поворачивает голову ко мне. Ее лицо непроницаемо.

– Давай пойдем и узнаем, – говорит она.

* * *

Похоже, та же самая мысль пришла в голову всем жителям Мидвуда.

Мы проходим мимо людей, вышедших из своих домов, запрокинув головы, мимо детей, карабкающихся для лучшего обозрения на деревья, – а еще больше горожан высыпало на улицы и спешат в сторону кружащих птиц, словно это маяки.

Стая воронов то и дело меняет конфигурацию своего полета, словно пытаясь получше разглядеть то, что происходит внизу, но всякий раз, когда мне начинает казаться, что я поняла, над чем именно они находятся, они изменяют строй.

Когда мы выходим на площадь, мимо меня пробегает Уиллем Ингерсон, а за ним идет Одра, крича сыну, чтобы он сбавил шаг. Я уже раз двадцать пять приходила в дом Ингерсонов, чтобы заниматься с Уиллемом, но пока его обучение идет с переменным успехом. Иногда Одра ведет себя спокойно, сдержанно и не мешает мне учить своего сына, однако временами она бывает взбудоражена и настаивает на том, что прежде, чем я произнесу хоть слово, нужно непременно погадать на костях. В такие дни все идет наперекосяк. К счастью, Уиллем способный мальчик и схватывает все на лету, но процесс его обучения все равно идет раз в десять медленнее, чем следовало бы.

Одра замечает нас и останавливается.

– Делла, что происходит?

Матушка пожимает плечами:

– Не знаю. Мы с Саскией пытаемся выяснить это, как и все остальные.

Одра щурит глаза.

– Ты лжешь, – говорит она. – Почему ты не хочешь мне говорить?

– Мне известно не больше, чем тебе.

– Я тебе не верю. – Одра смотрит на матушку сощуренными глазами, похоже, совершенно забыв о том, что Уиллем убегает все дальше. Я вытягиваю шею, окидываю взглядом толпу и немного успокаиваюсь, когда вижу, что он разговаривает с другими детьми, стоящими возле Кущи.

– Ты можешь верить чему угодно, – отвечает матушка. – Меня это не касается. – Она пытается отойти, но Одра вцепляется в ее руку.

– Делла, пожалуйста. Мне погадали нынче утром, но об этом кости не сказали ничего. Почему?

Вместо ответа матушка демонстративно смотрит на пальцы Одры, сжимающие ее руку. Проходит несколько секунд, и Одра наконец отпускает ее запястье. Матушка холодно смотрит на нее:

– Думаю, они ничего не сказали потому, что происходящее тебя не касается. Кости никогда не станут служить тебе одной, Одра, просто потому, что ты так богата. Ты когда-нибудь думала о тех детях, которые могли бы избежать участи оборышей, если бы ты не столь глупо распоряжалась своими деньгами?

Одра явно изумлена – как и я сама. Матушка редко выходит из себя, а подобные проповеди от нее можно услышать и того реже.

– Оборыши – это не моя забота, – цедит сквозь зубы Одра. – И если бы ты в самом деле так уж их жалела, тебе бы следовало гадать мне и дальше. Тогда ты бы заработала кучу денег и смогла бы спасти хотя бы нескольких из них. – С этими словами она разворачивается и уходит прочь. В сторону, противоположную тому месту, где стоит Уиллем.