– Потеряли счет времени? – спросил он. – Полагаю, это свидетельствует о том, что вы хорошо учитесь.

– Очень хорошо! – подтвердила Бат-Шева. – Йосеф – лучший учитель, который у меня был.

Раввин взглянул на сына, и Йосеф покраснел.

Бат-Шева собрала вещи.

– Не хочу вас задерживать, – сказала она, выходя из комнаты. – До встречи, Йосеф. До свидания, рабби.

На следующем уроке Бат-Шева и Йосеф обсуждали законы шабата. Она в общем и целом знала, в чем суть, – что мы воздерживаемся от работы. Но под работой раввины формально понимали тридцать девять категорий деятельности, с которыми связано возведение мишкана, шатра, служившего переносным храмом в пустыне. А Бат-Шева хотела понять значение, стоящее за каждой из категорий. Йосеф объяснил, что необязательно понимать смысл мицвот. Мы следуем Торе, потому что это слово Господне. Если начать спрашивать, почему такой закон, то потом придумаешь и почему его не надо выполнять.

– Раньше люди считали, что кашрут следует соблюдать ради здоровья, потому что были болезни, распространявшиеся через свиное мясо. Но если считать это единственной причиной для соблюдения кашрута, мы вполне можем доказать, что в наше время она уже не актуальна.

– Для меня иудаизм полон смысла, потому что я задумываюсь о значении. Когда зажигаю субботние свечи, думаю о том, что нам нужно приносить больше света в мир, и в шабат мы как раз можем это сделать, – сказала Бат-Шева. – А вы? Вы когда-нибудь думаете, зачем вы все это делаете, или просто делаете, и всё?

– Иногда думаю. Но я верю в то, что Господь даровал нам Тору, и мы должны служить Ему и выполнять Его волю независимо от того, в чем смысл и цель заповеди.

– Не знаю, достаточно ли мне этого. Мне правда необходимо прежде всего чувствовать. Я не хочу просто делать что-то на автомате. Вас это никогда не мучит?

Йосеф посмотрел на часы и захлопнул книгу. Поднял глаза на Бат-Шеву, все еще ожидавшую ответа.

– Не знаю, – ответил Йосеф, и она внимательно поглядела на него.

Так они продолжали, покуда видеть Йосефа и Бат-Шеву за беседой не стало самым обычным делом. Йосеф больше не сидел потупившись и не заливался краской, не медлил нерешительно перед ответом и не ерзал, когда она смотрела ему в глаза и пытала очередными вопросами. Даже после урока Бат-Шева продолжала без умолку говорить о том, как много всего она узнаёт. Когда мы встречались в магазине, в синагоге, даже в микве, она всегда пересказывала, что сказал Йосеф о недельной главе Торы или как хорошо наконец он объяснил ей, почему важно молиться, даже если ты не в настроении. Поначалу мы списывали эту восторженность на особенности ее натуры: она всегда искренне воодушевлялась по разным поводам, искала ответы, и вполне логично, что она с таким энтузиазмом воспринимает то, что наконец их получает. Не то чтобы мы не любили учиться – мы понимали, как это важно, если в свое время и в правильном месте, – однако нам никогда не приходило в голову, что из-за этого можно так горячиться.

Бат-Шева же говорила, что учение заполнило минуты, когда ее, бывало, настигали сомнения, для чего она приняла иудаизм. Говорила, что никогда не хотела просто слепо выполнять некий набор правил, но что каждый божий день она заново совершала свой выбор. Мы заметили, что тоже хотим получить ответы на вопросы, которые маячили где-то на задворках нашего сознания. Например, почему мы не должны исполнять все те же заповеди, что и мужчины? И правда ли Господь видит каждый наш мельчайший поступок? Разве Он не занят куда более важными вещами?

Мы хотели знать больше, мы задавали вопросы в Женском домашнем кружке, мы требовали от раввина более подробного объяснения понятий, которых он касался лишь вскользь. Мы спрашивали дочерей, не нужно ли им помочь с ивритом, и убеждали их, как важно серьезно относиться к учебе. Мы листали книги по иудаизму наших мужей в поисках того, что могло бы нас заинтересовать, и даже подумывали, не начать ли ходить на вечерние субботние занятия с раввином. Леанна Цукерман попросила мужа выделить ей час в неделю для урока. А Хелен Шайовиц заказала буклеты учебной программы в Нью-Йорке. Как бы мы ни хотели, чтобы Йосеф помог Бат-Шеве стать больше похожей на нас, оказалось, что мы и сами хотели быть немного похожими на нее.

6

В первый день школы Бат-Шева, как и все мы, проснулась рано, собрала Аяле завтрак, и они вышли из дома. Жившие в паре кварталов от школы провожали детей пешком; те, кто подальше, ехали на машинах. Улицы были запружены автомобилями и толпами детей, все они двигались в одном и том же направлении. Со спины дети в форме выглядели почти одинаково. Синие брюки и белые рубашки на мальчиках и джемперы в черно-красную клетку на девочках были выстираны и отутюжены. Эту форму ввели еще в 1970-х, когда президент Женской группы помощи (Белла Шайовиц, наша драгоценная свекровь Хелен) решила, что дети в ней будут чистенькими и опрятными, как ангелочки. В Академии св. Катерины, ниже по улице, девочки носили такие же клетчатые джемперы, и, хотя наши были заметно длиннее, люди вечно их путали.

Академию Торы построили в 1950-х, и многие из нас в ней учились. Сразу после открытия она была великолепна: сияющие полы из линолеума, свежеокрашенные стены из шлакобетона. Но с годами здание обветшало, и низкие потолки со свисающими люминесцентными лампами, когда-то бывшими в моде, стали производить гнетущее впечатление. Каждое лето Женская группа помощи предпринимала попытки хоть как-то оживить обстановку. Мы развешивали постеры, расставляли в каждом классе горшки с растениями, перекрашивали стены в разные цвета. В углах повыше, куда плохо доставали маляры, были видны разноцветные полоски прошлых лет, и мы воображали, что, если взять оттуда срез краски, можно проследить всю нашу историю.

По сравнению с другими эта школа была совсем крошкой. Всего сто пятьдесят учеников, от детского сада до двенадцатого класса. Вполне ожидаемо: в общинах наподобие нашей хорошо если была воскресная школа, что уж говорить о начальной или старшей. Но предыдущее поколение твердо решило создать еврейский оазис посреди пустыни Теннесси. Наши родители и их родители начинали со школы на двадцать детей в доме у Ризов. Она росла на их глазах вместе с их собственными детьми, пока спустя два года не переросла свои стены. Были собраны деньги, куплена земля за синагогой, и в один необычайно солнечный октябрьский день строительство началось.

Закладка первого камня – вот