Всё понятно.

Поломаться, как девка на сеновале, или трахнуть её без долгой прелюдии прямо тут, на одной из коробок?

– Вы так напряжены.

Проводит по моему плечу, закатывая глаза от вожделения.

Скидываю пальто, прищуривая глаза.

Что ж, она сама этого хочет. Так чего ради, я должен отказываться?

– Что-то жарко тут у вас.

– Так вы снимайте пальто. И давайте я ещё раз взгляну на фото. Вдруг, вспомню что-то интересное.

Ну-ну…

Последнее, что запомнит твой мозг, будет мой член. Потому что я все остальные мысли просто вытрахаю из твоей крашеной головки.

Шлюха.

*****

Выхожу из магазина, выдыхая колечком свежее облако пара изо рта, и прищуриваю глаза, как довольный мартовский кот.

В моём кармане лежит пачка презервативов, в которой не хватает двух штук. И это обстоятельство придаёт мне силы и поднимает настроение.

Неплохо, совсем.

Вынимаю из кармана номер телефона кассирши, написанный на обрывке старой газеты, и, ни минуты не раздумывая, отправляю в мусорное ведро, стоящее у двери.

Она мне больше не нужна.

Оборачиваюсь, и вижу сквозь панорамное стекло округлившиеся глаза блондинки, которая вновь вернулась на своё рабочее место, за кассовый аппарат. Её щёки горят пунцовым огнём, а рот слегка приоткрылся в немом удивлении. Наверняка она видела, что я сделал с её бумажкой, на которой она ещё зачем-то приписала слова любви.

Какая любовь, детка?

Это – просто секс.

И пофиг, что она сейчас обо мне думает. Главное – что шептали её губы, когда я был с ней. Это – намного важнее.

Как её зовут? Саша, кажется… Да пофиг. Я не запоминаю имена случайных партнёрш. А к этой диве кассового аппарата я больше не вернусь.

К чему она мне?

Вижу Тимура, который идёт мне на встречу и спускаюсь со ступеней, снова натыкаясь на алкоголика – дворника, держащего в руках лопату.

– Что тебе?

– Вспомнил я девушку.

– Да?

Оглядываю его с ног до головы, качая головой. Сомневаюсь, можно ли ему верить. Он, возможно, уже тяпнул рюмашку – другую за углом, пока я раскручивал на разговор кассиршу.

– Точно говорю, вспомнил. Утром она в магазин приходила. В первый раз, между прочим. Раньше я её тут не встречал.

Киваю.

Это – уже интересная информация. Пожалуй, можно остановиться и выслушать, что расскажет этот маргинал.

– Рассказывай.

– Э, нет. Давай, как договаривались. Ты мне – деньги, я тебе – сведения. Помнишь, как говорил великий Остап Бендер?

Морщусь.

Этот мужик не так прост, как кажется. По крайней мере, он не пропил весь ум и вполне может цитировать роман «Двенадцать стульев».

Интересно. Но и я не прост.

– Ну, к чему тебе деньги? Пропьёшь ведь.

– Не пью я, который раз говорю!

Дворник поджимает губы, почёсывая щетину на подбородке. Но я не собираюсь отступать.

– По тебе и не скажешь.

– Умный больно?

Прищуривается, вздёргивая подбородок.

Надо же, работает дворником, а самомнение, как у короля. Ещё и приструнить меня пытается. Но я примирительно поднимаю руки вверх – ссориться с мужиком мне нет никакого резона.

Вдруг, и вправду что-то вспомнил?

– Да нет, не обижайся.

– Тогда давай пять тысяч, и всё-всё расскажу!

Мужик протягивает мне грязную мозолистую ладошку, отчего-то пахнущую рыбой, и я презрительно оттопыриваю верхнюю губу.

– Пять тысяч? Не жирно ли? Может, ты ничего и не видел?

– Тогда десять!

– Эй, эй, полегче. Торгуются обычно в обратную сторону, понижая ставку.

– Пятнадцать тысяч!

– Чёрт!

– А ты не чертыхайся, а деньги давай!

Вынимаю из внутреннего кармана пальто портмоне и отстёгиваю дворнику пятнадцать тысяч.

Может, его следует взять ко мне на работу, коммерсантом? Вон, как лихо он поднял ставку за свои слова в три раза! А ведь ещё ни слова ни сказал! Рта не раскрыл!

Вот это я понимаю, опыт.

Мужик хватает жадными чёрными ручонками красные ассигнации и суёт их в карман потрёпанного ватника. Потом, оглядевшись по сторонам и понизив голос на полтона, начинает рассказ.

– Смена моя начинается в семь утра. Вышел я, как обычно, лопату взял, и давай ей махать, дорожку от снега чистить.

Фыркаю. Ладно, пока ничего интересного.

– Снега за ночь навалило – просто прорва! Вот врут синоптики про глобальное потепление! То лужи, то снег. Невозможно же так жить. Устал я одежду менять с весенней на зимнюю!

Окидываю алкоголика быстрым взглядом, и приподнимаю брови вверх, иронично выдыхая:

– А что, есть демисезонный ватник?

– А то! Это ж рабочая форма. У нас – всё строго. Весна – весенняя, зима – зимняя роба. У начальства не забалуешь.

Сплёвываю на землю, цокая языком:

– Ты не отвлекайся. А то деньги получил, а ничего существенного не сказал.

– Это так, для полноты картины.

– Пофиг мне на твою картину. Про девчонку рассказывай.

– Ну, как хочешь.

Шумно вздыхая, насупливая взгляд. Но мне пофиг на тонкую душу дворника. Меня интересует только Мила, а не обиды незнакомого пьянчужки, который нашёл лишние уши для своих философских рассказов.

– Вдруг вижу, бредёт по тропинке барышня. Вроде симпатичная, а одета уж больно плохо. Куртка ещё такая яркая, как пожар. У меня аж в висках заломило от цвета и в глазах зарябило.

– Утром, небось, выпил?

– Только рюмочку, для хорошего дня.

– Ну, вот поэтому и зарябило у тебя в глазах.

– Ты врач, что ли?

– Нет.

– Тогда молчи и слушай.

Закатываю глаза.

О, Боже, Митрофанов…

Когда такое было, чтобы полупьяный бомж смел затыкать мне рот, да ещё и ставил на место? Это уже дно, наверное. Самое дно. А кто меня туда опустил?

Милочка.

Чёртова девка. Найду – трахну так, что у неё самой в глазах зарябит, как у этого алкаша.

– Ну, я посторонился, дал девушке пройти. Я ж всё-таки мужчина, джентльмен. А она даже на меня не взглянула. Шла, глаза в тропинку уткнула. Молча так, нелюдимо.