бы остальные согласились со мной! Если бы их не одолевали безумные мечты! У нас было всё, мы приняли роль, дабы больше никогда не ведать бессилия… Но они не поклонились мне! Они ушли! Ушли! Ушли! Не уступили, и вот итог: крохи наших благ присвоили смертные в обмен на изувеченную душу…»

Я грубо оборвал его.

Если не заткнёшься, совсем скоро этот смертный с изувеченной душой заберёт тебя с моего трупа. Как тебе перспектива?

«Жадность в нём возобладала над Гордостью. Он перепишет, перекроит меня. Нет, так нельзя. Ты жив-нежив, а поскольку нежив, то впитываешь Жадность, даже не воззвав к ней. Обрати её в орудие своей воли».

Как⁈

По-видимому, Белаф заметил, что я не слушаю его. Он остановился и с тенью неудовольствия на лице произнёс:

— Ты не заинтересован. Прискорбно. Что ж, ты сам решил свою судьбу. На сей раз твои ужимки на спасут тебя: я сотру тебя одним махом.

Тьма вокруг него всколыхнулась, поднялась плотным коконом, полностью скрыв лорда-рыцаря. Видимой осталась лишь яркая точка примерно на уровне его головы — Венец Первого Основателя. Она разгоралась, и свет вплетался во мрак, по какой-то причине делая ещё более непроницаемым. Я больше не видел ни входных дверей, ни статуи, ни стен — взамен пришла темнота, невозможная, ведь её должно было разогнать набирающее силу сияние.

«Скорее! Он собирается обратить тебя в ничто! Представь, что передаёшь мне энергию. Я сам солью Жадность с Гордыней».

Я сосредоточился на ощущении передачи. Тотчас рука, державшая Лью’са, похолодела. Кровь в жилах обернулась льдом. Щедро разлитая сила перетекала из меня в жезл. Глазницы в черепе запылали не слабее Венца; на них было больно смотреть. Подчиняясь наитию, я направил Лью’са на лорда-рыцаря.

Мы ударили одновременно.

Жар чужой воли, стремившейся вычеркнуть меня из реальности, нахлынул яростным лесным пожаром. Она давила, принуждала, заставляла согнуться и уступить. Я держался на голом упрямстве. Целую вечность длилось противостояние, — а потом я обнаружил, что стою, шатаясь, на потрескавшемся камне, обгоревший до костей, с ничуть не пострадавшим жезлом в ладони.

От Белафа остался жирный росчерк копоти на полу — лорд-рыцарь сгинул вместе с Венцом.

Обернувшись, я обнаружил, что дверей больше не существовало. Их испарило вместе со стеной.

Боль пронзила тело от пяток до макушки. Я непроизвольно сменил форму на безликого; одумавшись, натянул облик Каттая.

Странное это было зрелище — нагой подросток посреди выжженной молельни.

«Мы преуспели. Дотронься же до источника мною, и мы обретём…»

Я уронил жезл. Он протестующе звякнул, встретившись с разбитыми плитами пола.

Тьма, разогнанная сражением, понемногу возвращалась. Она уже заняла углы и тянула свои завитки дальше, глубже — к статуе, оставшейся невредимой.

На краю поля зрения возникла Нейфила. Она с радостным воплем попыталась обнять меня. Ожидаемо у неё не вышло, но она не смутилась.

«Мы победили! Эта тварь мертва!»

Подожди праздновать. Есть ещё одно незаконченное дело…

Я приблизился к образу Алого Пламени. От него исходило едва ощутимое тепло. Протянув руку к статуе, я замер, наслаждаясь потоками энергии, исходившими от неё.

И коснулся её.

В мозгу зароились образы. Чем-то они напоминали общение с патриархом, хотя алтарь, безусловно, не был живым существом и не имел сознания. Больше это походило на просмотр записей, составленных на редкость небрежной рукой. Я не был уверен, что человек в принципе способен постичь их смысл. Я же воспринимал их через свою сущность безликого, которая отнюдь не стремилась разжевать непонятные моменты.

Но общая суть послания до меня дошла.

Я коротко замахнулся и хлопнул ребром ладони по вершине образа.

Со стороны такой удар, разумеется, показался бы странным. Человеку не дано дробить кулаками камни, и уж тем более трюк не сработал бы с настолько ничтожным приложением силы.

Тем не менее алтарь — а вернее, его внешняя оболочка — треснул и раскололся, как и было обещано в полученной инструкции.

Обрушившийся поток энергии едва не доделал работу, начатую Белафом. Я не удержался на ногах и повалился на спину. В затылке расцвела боль, перед глазами заплясали цветные мушки. Чудовищное давление силы, выходящее за пределы самых безумных представлений человечества, грозило размазать меня.

Её не вынести даже на редкость крепкому организму безликого.

Мне этого и не требовалось.

Повинуясь моему мысленному побуждению, часть червей покинула колонию. Вслед за ними отправился и кусок сущности безликого, безжалостно отсечённый мною. Последним я подхватил шар памяти Нейфилы и бережно, очень бережно перенёс его в возникшее рядом существо.

Ещё миг назад в моём распоряжении находилась прорва энергии. Пусть основная её часть унеслась прочь, а впитал я крошечную часть того, что было заключено в алтаре, этой малости хватило бы, чтобы сравнять Амадор с землёй.

Но она вся ушла на то, чтобы пересадить человеческую душу в тело безликого.

Застывшее напротив существо внешне не отличалось от уродца, сотворённого в недрах Лабиринтума.

Я терпеливо ждал.

Провал или удача?

Вот оно шевельнулось. Вот вскинуло руки. Ощупало себя. Схватилось за голову. И… преобразилось.

Передо мной стояла Нейфила. Не забитая Нейфила, которую я помнил по совместному плену у старухи; а та, какой она являлась мне в виде призрака.

За исключением того, что эта Нейфила была лишена какой бы то ни было одежды.

Как, собственно, и я.

Нейфила медленно сжала и разжала кулаки, неотрывно изучая свои пальцы. Затем подняла глаза на меня. В них стояли слёзы.

— Герм-ман… К-Каттай… Я жи-жива… Я… Я… — Она всхлипнула. — Это же…

Она упала в мои объятия и зарыдала. Я погладил её по спине. Хотелось напомнить, что я просил не упоминать моего настоящего имени, но на это не было сил. Только сейчас я осознал, насколько устал. Воскрешение забрало и мои резервы. Зверски тянуло зажмуриться и проспать неделю.

Внезапно в проёме наметилось движение. В бывшую молельню с мечом наголо ступил Апман. По кромке клинка бегали искры.

— Ты… ты разбил образ Господень, — тихо сказал он.

— Верно, — не стал отпираться я.

Он направился ко мне. Под его сапогами захрустело каменное крошево.

— И я видел… Ты не человек, а… отродье Бездны. И ты создал её, эту, это…

— Тоже верно. Хотя у неё есть имя — Нейфила.

Апман прерывисто вздохнул и пнул жезл подальше от нас. Кончик его меча, истекая огнём, нацелился на меня.

— Тогда мой долг состоит в том, чтобы уничтожить вас.

Глава 19

Несмотря на громкие слова, с места Апман не сдвинулся. Его ладонь, сжимавшая рукоять меча, подрагивала — уж кто-кто, а опытный алоплащник, который посвятил жизнь истреблению чудовищ Бездны, должен был понимать, насколько опасно выходить против двух монстров в одиночку. И не просто монстров, но тех, кто обладал сознанием и только что расправился с одним из сильнейших рыцарей Ордена.

Колебания продлились недолго. Апман шагнул вперёд, напряжённый и готовый к схватке.

Поведение одновременно достойное похвалы и невероятно глупое.

Невольно я ожидал ответа от Нейфилы — и лишь чуть погодя вспомнил, что она уже воплотилась и прижимается ко мне. Не то искала защиты, не то, напротив, собиралась защищать меня.

— Мы не враги, — сказал я. — Если ты хоть немного подумаешь над моими действиями, то придёшь к этому же выводу.

— Любая тварь из Бездны — враг человечества, — провозгласил Апман, однако вновь остановился.

Его можно было понять: он наверняка погибнет, если нападёт на нас в одиночку. Но вот если на шум подоспеют стражники, то его шансы значительно возрастут.

— Тогда тебе стоило бы поблагодарить меня за то, что я избавил Орден от Белафа. Из нас двоих он был куда больше похож на тварь из бездны.

— Чушь! — воскликнул Апман, но голос его дрогнул, выдавая сомнения. — Он был жадным до власти глупцом, который позволил себе увлечься безумными идеями, но он ненавидел Бездну.

Нейфила отпустила меня и привстала, с невинным видом откинув пепельные волосы назад. И хоть при этом она целомудренно прикрывала грудь, жест всё равно получился чертовски соблазнительным.

— Тогда почему он черпал из неё силы?

Апман машинально бросил на неё взгляд и тут же отвёл его, неловко кашлянув.

Однако. Нейфила явно не зря потратила бесчисленные часы на работу над образом тела.

Справившись с приступом смущения, Апман нашёл в себе силы спросить:

— В каком это смысле?

— Священный образ Алого Пламени, находившийся в Цитадели, — это не что иное как слегка переделанный алтарь Дома Падших. Видимо, после победы над ним вы присвоили его себе в качестве трофея, а потом приспособили к делу, — объяснил