В числе самых дорогих моих воспоминаний о тех годах — наши совместные ужины, во время которых она рассказывала мне о прочитанных книгах. Не вспомню, с чего это началось, но постепенно у нас установилось нечто вроде ритуала. Дочитав роман, она пересказывала мне его за обедом. У нее была поразительная память и проницательность мисс Марпл. Никакая деталь не была слишком мала, чтобы ускользнуть от ее внимания. То, как она разбирала каждую крупицу информации, посрамило бы самого дотошного детектива, какого только можно представить. Между первым блюдом и десертом она пересказывала мне всю книгу со своими комментариями и догадками. Должен сказать, я научился радоваться этим маленьким тайнам. Но только в увлеченном изложении Милдред. Она была просто прелесть, озаренная, погруженная в свой рассказ. Ее так пленял сюжет, а меня — она сама, что еда остывала у нас на тарелках. Как же мы смеялись, когда замечали это! Она всегда просила, чтобы я угадал, кто убийца, но я слишком отвлекался, любуясь ею, и всегда промахивался, называя дворецкого или секретаршу, на которых обычно падало подозрение. От этого мы еще больше смеялись, пока я делал вид, что отчитываю ее за остывшую еду.

Даже в самые тяжелые времена она не жаловалась и сохраняла веселый нрав. И непрестанно проявляла заботу обо мне, учитывая незаметные, но чудесные мелочи. Все эти нюансы делали мою жизнь лучше, хотя я толком этого не сознавал. Хотя я любил и ценил Милдред с первой нашей встречи, только когда ее не стало, я заметил, как велико и всеохватно было ее влияние на мой повседневный мир…

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНИЦА

Не случайно увлечение Милдред филантропией совпало с ухудшением ее здоровья. Интуиция подсказала ей, что каждый момент имеет значение. Даже если ей самой не станет лучше, она улучшит мир.

Милдред начала активно поддерживать искусства в целом и музыку в частности, когда поняла, что больше не может посещать концерты. Я всегда находил это до крайности трогательным. Самоотверженность Милдред неоспоримо подтверждается тем, какой неутомимой благотворительницей она стала именно в то время, когда обнаружила, что не может пользоваться плодами своей щедрости.

Еще о силе духа Милдред.

В 1921 году она сделала значительный подарок Метрополитен-опере, став ее покровительницей. В знак благодарности господин Гатти-Казацца, главный управляющий, прислал хор пропеть рождественские гимны под нашим окном. Я никогда не забуду слез Милдред, этого выражения благодарности и крайнего изумления, когда она смотрела во двор на певцов при полном параде, устроивших изысканное рождественское представление специально для нее. Это был лишь первый из подобных жестов со стороны различных художественных учреждений и отдельных лиц. Зная, что Милдред слишком слаба, чтобы посещать публичные выступления, некоторые музыканты приходили засвидетельствовать свое почтение лично. Обычно это происходило за чаем, когда я находился на работе. И это, по всей вероятности, было к лучшему, поскольку мое отсутствие помогало Милдред преодолеть застенчивость и наладить дружеские отношения с артистами, которые впоследствии стали так важны в ее жизни.

В течение тех лет она также оказывала регулярную поддержку как Симфоническому оркестру, так и Филармоническому обществу Нью-Йорка, учредив фонды для каждого из их концертмейстеров. Кроме того, она много сделала для молодежных концертов филармонии — серии утренников для всей семьи, которые она помогла организовать в 1924 году. Для Милдред было крайне важно позаботиться, чтобы молодые люди получили музыкальное образование, которого сама она была лишена. Вот почему я вмешался, когда она решила помочь Институту музыкального искусства приобрести семейный гостевой дом Вандербильтов на Восточной 52-й улице, чтобы в том же году создать Джульярдскую школу. Добавить подробностей по этой операции и личный интерес приобретения дома Вандербильтов.

Любовь Милдред к музыке не означала, что она пренебрегала страстью к книгам. Она стала ярой поборницей публичных библиотек. И не только в Нью-Йорке, но и в фабричных городках вокруг родного Олбани, где культура не поспевала за промышленностью. И по всей стране. Обычай просить ребенка разрезать за нее ленту. Отказывалась давать этим зданиям нашу фамилию и проявлять щедрость напоказ.

Раздавать деньги — дело непростое. Оно требует строгой планомерности и стратегического мышления. Без должного подхода филантропия может не только навредить дающему, но и испортить берущего. Раскрыть. Великодушие — мать неблагодарности.

Когда благотворительная деятельность Милдред достигла определенного размаха, я увидел необходимость организовать ее на рациональной основе. Вот почему в 1926 году я создал Благотворительный фонд Милдред Бивел. Я не только щедро его финансировал, но и распоряжался средствами таким образом, чтобы пожертвования осуществлялись на систематической основе и не истощали капитала. Общая финансовая система БФМБ. В чем его новизна. Ключевые этапы.

Мы с Милдред регулярно обсуждали по утрам в оранжерее до начала моего рабочего дня, как распорядиться средствами. Как же она загоралась! Ее азарт, получаемый от благотворительности, заметно превосходил тот, к какому многие женщины стремятся, совершая походы по магазинам. Она выбирала задачи и учреждения с безудержным энтузиазмом, но прислушивалась к моим призывам к благоразумию и всякий раз, как ее выбор оказывался финансово несостоятелен, следовала моим указаниям. Мой методический подход обуздывал ее естественную увлеченность. Я заботился о том, чтобы ее благородные порывы получали как можно более широкий размах и приносили наибольшую пользу. Указать ряд бенефициаров и задач.

Доказательство успешности Благотворительного фонда Милдред Бивел в том, что он процветает и по сей день, помогая как начинающим, так и признанным художникам по всей стране. И я

ПРОЩАНИЕ

Болезнь Милдред стала, пожалуй, величайшим испытанием в моей жизни. По мере того как ее состояние ухудшалось, я привлекал лучших врачей в стране. Я консультировался с ними наедине после каждого нового обследования, лишь подтверждавшего результаты предыдущего. Врачи в один голос говорили, что удивлены тем, какой сильной Милдред казалась, если учитывать стадию развития ее злокачественной опухоли. Мы все объясняли это ее положительным настроем и оптимистичным отношением к жизни.

Вот почему я скрывал от нее диагноз так долго, как только мог, всегда проявляя жизнерадостность и следя за тем, чтобы все маленькие ритуалы и удовольствия, составлявшие ее жизнь, оставались при ней. Я просто-напросто боялся, что у нее не хватит сил принять правду. Суровые факты разрушили бы то благостное расположение духа, которое ее поддерживало до тех пор. Мне больно это говорить, но я не ошибся. Когда я наконец раскрыл ей диагноз, само это слово наполнило ее ужасом, который только ускорил ее уход.

Краткий, сдержанный рассказ о быстром увядании Милдред.

После обширных консультаций с врачами как в Нью-Йорке, так и в Европе