я нашел санаторий в Швейцарии, где отдельным пациентам с предположительно неизлечимыми болезнями удалось чудесным образом исцелиться. Само это место, уединенный курорт где-то между Цюрихом и Санкт-Морицем, подстегнуло мой интерес. Но подобно тому, как мне было невыносимо делиться с Милдред плохими новостями без крайней необходимости, мне не хотелось давать ей ложную надежду. Для больного человека нет ничего хуже разочарований.

Еще немного, и Милдред уже не смогла бы перенести путешествие.

Ее опасения. Гонка со временем.

Улаживание дел Милдред в Нью-Йорке. Забота о том, чтобы нью-йоркская контора продолжала работать в самостоятельном режиме.

Напутствия друзей. Посадка на корабль. Коротко о путешествии.

Санаторий располагался в живописных краях, окруженных горами, поросшими лесом. Из той долины на середине склона открывались чарующие виды на пастбища внизу. Крепкий и бодрящий воздух действовал как тонизирующее средство, и с самого начала я заметил его бодрящее воздействие на Милдред. Лицо ее обрело прежний цвет, походка снова сделалась упругой.

Европейский ландшафт напомнил Милдред о ее девичестве. Что-нибудь вкратце о ее жизни в Европе с родителями.

Она сразу же освоилась. Врачи и медсестры были без ума от нее и т. п.

Анализы. Повседневные дела. Лечебные воды. Диета, физические упражнения, недолгие прогулки и т. д. Боль.

Вскоре после нашего прибытия, как только врачи провели все анализы, директор учреждения попросил меня увидеться с ним. Он мог бы ничего не говорить. Я прекрасно знаю, как выглядит человек с плохими новостями. После обычных рассуждений и мрачных преамбул он уважил меня, высказавшись прямо. Наука в данном случае была бессильна. Хотел бы я сказать, что это стало шоком для меня. Тем не менее директор меня заверил, что я принял правильное решение, доверив Милдред его заботам. Санаторий и окружающая природа обеспечат наилучшие условия в этот трудный период. Так оно и вышло.

Должно быть, Милдред чуяла или догадывалась, что ее состояние неизлечимо. Она оставалась все так же мила, но ее веселость и жизнелюбие уступили место новой безмятежности и присутствию духа. Часть ее уже вознеслась в высший мир.

Примеры невинной мудрости Милдред в этот период. Ее мысли о природе и Боге. Наша последняя прогулка в роще. Трогательный случай с животным.

Лишь раз я посмел нарушить ее тихий досуг, когда сумел привезти на курорт струнный квартет из «Гранд-отеля Санкт-Мориц» для частного концерта. Директор и кое-кто из врачей провели этот незабываемый вечер с нами. Я попросил квартет сыграть любимые произведения Милдред. Назвать несколько. Можно без преувеличения сказать, что она была ошеломлена. Под конец выступления она выглядела полной жизни и задора, почти как если бы чудесным образом исцелилась. Такую силу имела над ней музыка.

Это легкое улучшение побудило меня, пусть и с неохотой, отправиться в однодневную поездку, чтобы разобраться в только что возникшей ситуации критической важности. В Цюрихе, расположенном всего в шестидесяти милях от курорта, находится швейцарская фондовая биржа, не говоря уже о том, что это одна из банковских столиц мира. Неотложные дела требовали моего присутствия. То был единственный раз, когда я оставил Милдред, и я сожалею об этом.

Никогда не забуду, как перед моим уходом она приложила мне ко лбу ладонь тыльной стороной. И никогда не прощу себя за то, что не понял: это она попрощалась со мной таким необычным жестом. Когда я вернулся из города, она уже покинула наш мир.

V. Процветание и его враги

Каждая жизнь строится вокруг небольшого числа событий, которые либо двигают нас вперед, либо стопорят. Мы проводим годы между этими эпизодами под воздействием их благотворных или губительных последствий, пока не настанет очередной решающий момент. Значимость человека определяется числом таких знаменательных событий, которые он создает самостоятельно. Он не обязан быть всегда успешным, ибо и в поражении может быть большая честь. Но он должен быть главным актером в ключевых сценах своей жизни, будь они эпическими или трагическими.

Что бы нам ни досталось от прошлого, каждый сам решает, как огранить свое настоящее из бесформенной глыбы будущего. Мои предки не раз служили тому примером. Мы, Бивелы, пережили бесчисленные кризисы, депрессии и рецессии: 1807, 1837, 1873, 1884, 1893, 1907, 1920 и 1929 годов. И мы не просто пережили их, а раз за разом становились все сильнее, неизменно блюдя национальные интересы как свои собственные. Если бы ни я, ни мои предки не понимали, что здоровая экономика, залог всеобщего процветания, нуждается в охране, наши карьеры не продлились бы долго. Жадная рука слишком коротка.

Вот почему меня приводят в ярость безосновательные, злопыхательские наветы, направленные на мою деловую практику. Разве сам наш успех не является убедительным подтверждением всего того, что мы дали этой стране? Наше процветание — следствие нашей добродетели.

Как будет неопровержимо следовать из моего рассказа, мои действия в течение 1920-х годов помогли не только вызвать, но и продлить экономический рост, отметивший это десятилетие. А вместе с тем сохранить здоровье национальной экономики. Газетчики и ретивые историки обозначили все это как «пузырь», тем самым подразумевая, что этот период изобилия представлял собой ненадежную нежизнеспособную фантазию. Однако правда в том, что эпоха процветания, благами которой мы пользовались до 1929 года, явилась результатом тщательно спланированной экономической политики, когда череда благоразумных администраций практиковала невмешательство. То был не мимолетный «бум» с неизбежным «крахом». То была воплощенная судьба Америки.

СУДЬБА ИСПОЛНЕННАЯ

После того как Старый Свет дошел до края гибели, стало ясно, что будущее за Америкой. В то время как Европа, погрязшая в долгах, была раздираема националистической враждой, которую Великая война только усугубила, Соединенные Штаты вступили в десятилетие великого процветания.

Это была эпоха, изобиловавшая изобретениями, новый Ренессанс. Когда окончилась война, электроэнергия питала только четверть американского производства. Десять лет спустя паровые двигатели почти исчезли и наше производство почти полностью перешло на электричество. Лампы накаливания распространились повсеместно. Стиральные машины, пылесосы и другая бытовая техника облегчали жизнь трем из четырех американских домохозяек. Кинокартины и радио принесли новую форму досуга миллионам людей.

Массовое производство автомобилей создало феноменальный цикл процветания, в котором потребление и трудовая занятость стимулировали друг друга. Целый ряд смежных отраслей промышленности — от нефтеперерабатывающих заводов до резиновых фабрик — разрастался вокруг автомобильного производства. Миллионы миль дорог были покрыты асфальтом. Грузовые автоперевозки ускорили торговлю. В начале века в Соединенных Штатах было зарегистрировано порядка 8000 автомобилей. К 1929 году эта цифра достигла почти 30 000 000.

Но величайшей отраслью американской промышленности того времени были финансы. После дефляции 1920 года, описанной в главе III, начался период беспрецедентного экономического