что я за ней наблюдаю. Сначала ее губы беззвучно двигались, затем ее лицо приподнялось, она сложила губы как для поцелуя, &, когда семечко полетело, ее глаза проследили за ним, как канонир за пушечным ядром. Сначала я не мог объяснить своих слез; потом я понял, что вижу свою Аннабель на пикнике, со сладкой зеленой каш-дыней, плюющуюся семечками в озеро Ларре; сок стекает по ее прелестному подбородку.

Девять дней с момента пробуждения Шаггата, пытки Чедфеллоу, доказательства того, что Роуз уступил свое капитанское звание Сандору Отту во всем, кроме названия. Мы несемся с запада на северо-запад под марселями & тройными кливерами, над волнами, похожими на округлые холмы; миля за милей добавляются к расстоянию, отделяющему нас от наших покинутых товарищей по кораблю. Трус, предатель, друг лишь в хорошую погоду: по ночам от обвинений у меня сводит живот, хотя никто, кроме меня, их не выдвигает.

Странное темное пятно на небе этим утром. Оно приблизилось, & мы увидели, что это сплошная масса, висящая очень низко в небе. Мы ударили тревогу & разрядили в пятно наши пушки. Объект подпрыгнул & повернулся. Казалось, он плывет по воздуху, & с неописуемым ужасом мы увидели, что это нос парусного судна, пятьдесят футов корпуса & палубы, расколотый шпангоут, обрубок фок-мачты, весь бушприт торчит вверх, как бивень нарвала. Рин мой свидетель, эта штука выглядела оторванной, как кусок хлеба от буханки. Два троса тянулись ввысь от якорных портов, может быть, на четверть мили, & на их конце мы теперь могли видеть один из тех странных небесных парусов, которые использовала армада длому: наполовину воздушный змей, наполовину воздушный шар, удерживаемый в воздухе какой-то силой, которую никто из нас не мог объяснить. Обломок корабля пронесся прямо над нами, примерно в сотне футов над нашим полубаком. Внутри него бушевало пламя, & длому, живые длому, крепко держались за такелаж & поручни. Они смотрели на нас сверху вниз, & я ожидал услышать крики о помощи, но они молчали. Может быть, они приняли нас за призраков, вестников рока, как их двоюродные братья в ту первую ночь в порту Масалыма.

Никто не говорил, никто не мог. Один из этих бедняг прыгнул на наш такелаж, который на такой скорости просто изрезал его руки, как бритва, а потом его нога задела что-то, он повернулся & полетел на палубу головой вперед, &... Небесное Древо, как бы я хотел закрыть глаза.

Если бы только кто-нибудь там, наверху, догадался сбросить веревку. Мы могли бы привязать привязать ее к такелажу & натянуть боевую сетку между реями. Они могли бы прыгнуть & остаться в живых. Как бы то ни было, обломок дрейфовал на север, набирая высоту. В течение нескольких часов мы наблюдали, как он уменьшается на фоне неба.

Я больше не буду вести дневник. Пусть забвение заберет эти воспоминания. К этому времени у Анни уже должен быть ребенок; Рин знает, как она будет заботиться о малышке & к кому обратится за утешением. Прощай, дневник. Ты — женская слабость, которой я потворствовал, & это истинная причина, по которой я держал тебя в секрете. Больше никаких записей, больше никакой боли. Прощай, говорю я. Конец. Позволь мне быть животным, которое трудится ради своего мешка с едой, тупым животным, которое делает то, что ему говорят.

Среда, 23 модобрина 941.

Роуз приказал мне сотворить чудо, которое поддержит их дух.

— Заставьте их надеяться еще немного, квартирмейстер, — сказал он. — Вы честны, вы союзник Паткендла & компании. Эта обязанность выпадает на вас.

Заставьте их надеяться. Я закрываю дверь в его каюту, прохожу десять шагов. Передо мной человек, которого я завербовал на улицах Этерхорда, благочестивый юноша, насколько я помню. Он в смерть-дым трансе. Я помню, что сказал ему в дверях таверны прохладным летним вечером: «Лучшее плавание, которую ты когда-либо совершал, & самое легкое. Прямо на запад, в Симджу, пируем & кутим на пышном & великолепном празднике, которому позавидуют твои внуки: мы выдадим замуж Договор-Невесту. Затем снова на восток, к Этерхорду, & к середине зимы у тебя в кошельке будет девяносто сиклей». Я сам верил во все это — хотел в это верить, нуждался в этом. Моя собственная плата за этот легкий рейс позволила бы мне оплатить долги родителей Анни, &, возможно, немного осталось бы на скромную свадьбу.

Теперь этот парень стоит здесь, воняя, с разинутым ртом, настолько затуманенный, что не узнает меня; он окажется в опасности, если привлечет внимание капитана. Он Плапп, &, когда я предупреждаю его братьев-гангстеров, они отводят его в трюм, чтобы он отоспался — или поискал свой тайник, или то & другое вместе.

Это было в полдень. В три склянки передо мной появляется смолбой, в ужасе шепчущий, что группа головорезов орудует на жилой палубе, по ночам вытаскивает мальчиков из их гамаков, зажимает им рты ладонями, швыряют в рундуки & насилуют, пока из тех не потечет кровь. В пять склянок на камбузе появляется еще один курильщик смерти, в худшем состоянии, чем первый. Он тоже Плапп, но на этот раз Бернскоув Бойс добрались до него первыми & сдали его капитану. Я полагаю, за этим последует его казнь.

Кто-то стучится в мою дверь: очередные плохие новости, или Ускинс, пускающий слюни & уклончивый, с весточкой от капитана. Я должен был жениться на ней тайно. Мне следовало сказать ее старому папаше, чтобы он заткнулся.

Четверг, 23 модобрина.

У Роуза еще есть порох в пороховницах. Я пошел прямо к нему с проблемой смолбоев, подозревая, что это преступление заденет за живое. Что оно & сделало: едва я успел заговорить, как он вырвался из оцепенения & с грохотом бросился к двери каюты, призывая ближайшего лейтенанта. Мгновение спустя он вернулся, яростно расспрашивая меня об инциденте. Судя по выражению его лица, он воспринял это очень тяжело, а потом пожал мне руку. Мне это не приснилось: капитан Нилус Ротби Роуз пожал мне руку & ее не укусил. Раздался стук в дверь. Он нахмурился & толкнул меня, но мне было все равно. Мальчики будут в безопасности. Выходя, я увидел, кто ждал, чтобы войти: сержант Хаддисмал & Чертов Сын.

Позже на юге раздались отдаленные взрывы & вспышки, похожие на огненные пузыри — поднимающиеся, лопающиеся, исчезающие. Печи Войны, шепчут длому. Питаются не углем, а свинцом, алмазами &, прежде всего, костями эгуара. Машины настолько огромные & горячие, что разряд можно увидеть за сотни миль.