держались поближе к плоту. Пазел наклонился и попытался помочь с ремонтом, но Герцил решительно отмахнулся от него — в ее сторону, как бы невзначай. Она могла бы обнять его. Ничего не ускользало от ее наставника.

Когда Пазел приблизился, она тихонько свистнула, затем поманила его к себе и снова спряталась. Наконец она услышала его приближающиеся шаги. Когда она больше не могла этого выносить, она вышла и оттащила его за дерево.

— Ты треклятый имбецил, — сказала она. — Почему ты не помог мне с ним?

Пазел ничего не ответил. Он стряхнул ее руку и углубился в окутанные туманом деревья. Разъяренная, она бросилась за ним. Местность поднималась, и они вскарабкались по небольшому склону. Когда земля выровнялась, туман стал ярче, а подножия дубов покрыл бледно-зеленый мох.

Таша прижала его к поваленному дереву.

— Я могла бы тебя убить, — сказала она. — Ты просто там стоял, как треклятый осел! Разве ты не видишь, что ему становится все хуже и хуже?

Пазел кивнул.

— Посмотри на меня, тебе жаль...

Он поцеловал ее, сначала нежно, затем самозабвенно, его руки скользнули под ее одежду, его бедра сильно прижались к ней. Таша ахнула; ее руки обвились вокруг него, и на мгновение она не поняла, сопротивляется ли она или подталкивает его, помогая ему освободиться от брюк, уступая его желанию и своему собственному. Его глаза были полузакрыты, он осыпал ее поцелуями, как она могла остановить его, как она могла уберечь этих мальчиков от боли?

— Таша...

— Прекрати болтать. Прекрати болтать.

Он держал руку между ее ног; она задрала рубашку так, что ее груди могли касаться его кожи. Это был конец, они пропали. Она собиралась закричать.

Он был неподвижен. Она не закричала, но ее мысли витали где-то далеко. Это были всего лишь его пальцы, его пальчики; она потеряла всякую сдержанность, но он — нет, слава Рин. Ее разум метался, блаженство и печаль, воспоминания и безумные представления о ее судьбе — все это было искажено призмой его прикосновения. Эта распутная девчонка, хихикнул Арунис. Не все, что он сказал, было ложью.

Теплый дождь на ее плече: Пазел плакал.

— Нипс этого хотел, — сказал он.

— Может быть. Да.

— Я старался не ненавидеть его. Я был так зол, что едва мог дышать. Я не мог смотреть на вас двоих.

— Это не его вина, — сказала она.

— Я знаю, я знаю. И это тоже не имеет значения. Если это как-то поможет ему, мне все равно, что ты будешь делать.

Они все еще не двигались.

— Это бы ему не помогло, — сказала она. — Занятия любовью не защищают тебя от разум-чумы.

— Может быть, защищают. Может быть, он что-то чувствует. Как это делают животные, когда они болеют.

— Нет, — сказала она. — Если бы этого было достаточно, люди все еще были бы здесь, так? Кроме того, они с Марилой проделали это восемь раз...

— Восемь?

— Так она мне сказала. — Таша поцеловала его в щеки, в веки. — Пазел... ты только что был в нухзате.

— Что?

Потрясенный, он попытался вырваться, но Таша крепко держала его:

— Тише, тише. Он закончился за считанные секунды. Но я видела, как изменились твои глаза, стали совершенно черными, как у Рамачни. Это было прекрасно, ты был прекрасен. Вот тогда... я перестала думать.

Он почти не слушал.

— Это произошло со мной уже во второй раз, — прошептал он.

Таша знала, что только длому мог испытать нухзат, этот транс наяву, с его видениями и силами, его страхом. Длому и, очень редко, люди, которые были ими воспитаны. Или любили их. Она также знала, что Пазел скользнул в нухзат в храме Васпархавен. Он сказал ей довольно много. Но Нипсу он рассказал больше — и Нипс, в своем расстроенном состоянии, передал кое-что из этого Таше.

— Ты был с женщиной-длому, — сказала она, надеясь, что это не прозвучало обвиняюще.

— Нет! — сказал Пазел. — Я имею в виду, да. Но не с ней, не так, как сейчас. Я не могу объяснить.

Ей не понравилась перемена в его голосе или то, как его глаза смотрели мимо нее, когда он говорил.

— В любом случае, — добавил он, — я не уверен, что она была длому.

— А кем еще она могла быть?

Пазел какое-то колебался.

— Пауком, — наконец сказал он.

— Ты сумасшедший, — сказала Таша. — Или я. О, кредек. Пазел, послушай: мы больше не можем этого делать. Пока не окажемся где-нибудь в безопасности. Ты ведь знаешь это, так?

Его ответом был поцелуй. Она ответила на поцелуй, не заботясь о том, означал ли этот поцелуй да или нет, потому что чернота снова промелькнула в его карих глазах, и ее молодость принадлежала ей, а не Эритусме, это было так же несомненно, как его красота, его настойчивость, восход солнца.

Она снова отвернулась от него.

— Это слишком опасно, — сказала она. — На этот раз я бы не остановилась.

— Я бы не остановился, — сказал он. — Я просто... это было просто...

— О, Питфайр. — Таша отступила назад, опуская рубашку. — Вот и все. Я не могу это остановить, как и Марила. Ты должен пообещать мне, что будешь держаться подальше.

Он рассмеялся и потянулся, чтобы снова прикоснуться к ней. Сверкнув глазами, она схватила его за руки.

— Ночные боги, Таша, — сказал он. — Несколько минут назад ты хотела убить меня за то, что я не вмешивался. Послушай, перестань волноваться...

— О, и почему я должна волноваться? Слушай ты, треклятая задница. На этот раз нам повезло. В первый раз я потеряла голову. Больше не буду.

Он возился со своими брюками, которые были буквально перетянуты бечевкой. Отчаянно любя его, она схватила его за подбородок и приподняла его голову.

— Обещаю.

Она была совершенно уверена в том, что делает. Пазелу, однако, удалось снова удивить ее: он повернулся и бросился вниз по склону в направлении плота. Внезапно она поняла, что он хромает. Дура! подумала она. Почему ты позволила ему взобраться на холм?

Она закрыла глаза. Его упрямство заставляло ее дрожать от ярости. Когда она снова посмотрела на Пазела, тот уже исчез в тумане.

Она снова бросилась за ним. У нее не было четкого представления о том,