Рядовые клансмены тоже дали клятву держаться в мире. Они собирались у больших костров, усаживались рядом друг с другом и, чтобы показать, что не имеют дурных намерений, пускались в долгие разговоры. Каждый считал, что должен что-то сообщить другому – о славных предках, о жене и детях, о своих стадах и духах, покровительствующих тому или иному роду. А чтобы окончательно настроить их на дружелюбный лад, предводителями было решено устроить общую пирушку.

«Два дня теперь проторчат тут, а то и больше», – отметил про себя Дэвид. Он держался несколько обособленно от этого сборища, но по кострам, какие разводились у подножия Бен Армин, прикинул, что горцев собралось тысяч семь-восемь, не менее. И это только начало. Какую же силу соберет Яков, когда они все объединятся!

К вечеру туман рассеялся. Всплыла большая круглая луна, свет ее отражался в водах озера, поверхность которого напоминала светлое расплавленное серебро. Дэвид лежал в стороне от веселившихся горцев, смотрел на небо и думал о Мойре, о том, удастся ли ей сбежать из Стратневера и отбыть на корабле вместе Годвином и его послушниками. Порой его отвлекали громкие разговоры горцев. В основном они велись на северном диалекте, но Дэвид уже научился понимать их речь. Иногда он разбирал целые фразы. Вон кто-то сказал: «Да это неслыханно! Теперь многие сочтут его трусом!» И вслед за этим раздался громкий дружный хохот.

К Хату приблизился Эррол. Бард был весел, угостил Дэвида элем из кожаного меха, содержимое которого уже заметно поубавилось.

– Слышал, что люди вокруг говорят? Это просто козам на смех! Оказывается, клан Манро не примет участия в войне. Эти заносчивые, вечно во все сующие свой нос Манро останутся у своих очагов, словно какие-то полудикие Маклауды. Но с Маклаудами все ясно: им что приказ короля, что гром над океаном – далеко и не волнует. Но Манро ведь никогда не показывали себя трусами. А теперь этот петушок, их вождь Эхин Баллох, вдруг заявил, что ни он сам, ни его клансмены не станут участвовать в походе, в котором им придется сражаться рядом с Маккензи!

Дэвид, приподнявшись на локтях, слушал пояснения Эррола: оказывается, из-за того, что молодой Манро был насильно обвенчан с племянницей вождя Маккензи, он разобиделся на весь свет и пожелал остаться дома. А ведь Эхин сам повинен в происшедшем – похитил девицу, а потом передумал на ней жениться. Рассказывают, что парня едва ли не силой удерживали у алтаря, когда его венчали с Кэт Маккензи. А потом еще и Хантли отправил к Манро Гектора Роя, чтобы тот отдал приказ выступать. Вот Эхин и взбунтовался, заявив, что все могут идти куда угодно, хоть в Англию, но он сам с места не тронется. А раз вождь сказал, то и его клансмены поступят так же.

– Такие вот дела, друг Хат, – закончил свою речь Эррол, запивая ее добрым глотком эля.

Дэвид опять откинулся на траву. Что ж, граф Нортумберленд может быть доволен. Его задумка насчет Эхина Баллоха хоть в чем-то имела смысл. Но толку-то от этого мало.

– Parturiunt montes, nascetur ridiculus mus[24], – пробормотал он на латыни.

– Эй, ты что? Молишься никак? – спросил Эррол, явно слышавший латынь только из уст священнослужителей и убежденный, что латынь существует лишь для того, чтобы молиться.

Дэвид не ответил, сел, обхватив руками колени. Пусть бард думает, что он молится. Ему плевать. И он почти без надежды спросил про Хемиша. Дескать, не волнуется ли Эррол, что его юный родич до сих пор не присоединился к войскам?

– Как это не присоединился? – вскинулся тот. – Он тут едва ли не с полудня. Кстати, искал тебя, пока его не посадили к котлам. Сейчас он уже в стельку пьян.

Хемиша Дэвид действительно отыскал спящим у одного из костров. Разбудить юношу никак не получалось, и тогда Дэвид подхватил его на руки и отнес к озеру. Окунать паренька пришлось несколько раз, пока тот не стал более-менее внятно рассказывать о том, что требовал от него Хат.

– Да, да, Мойра в обители. Как же ты допустил это, Хат? – начал вырываться из рук Дэвида Хемиш, когда немного пришел в себя. – Люди говорят, ты продал ее Маккеям. Продал этому заколдованному Райваку! Я так и сказал настоятелю Годвину, когда он меня спросил. Рассчитывал, что хоть священник за нее заступится. А он что? Собрал своих послушников и, едва пришел за ними корабль, тут же отбыл. Ах, была бы мистрис Мойра моей, я бы за нее дрался. А ты… Поменял ее на этого гривастого пони… А, что говоришь? – Он потряс мокрыми волосами, как щенок. – Да, да, она велела передать тебе, что ее молитвы услышаны. О чем это она молится, Хат?

Дэвид даже опустился на землю в изнеможении. Выходит, задуманное Мойрой осуществилось. Ее молитвы услышаны. Это был знак, о котором они условились.

Значит… Значит, пора!

Добраться к восточному побережью Дэвиду не составило труда. Правда, пару раз ему приходилось скрываться в зарослях, когда он замечал то горцев Манро, которые могли опознать его, то людей Маккензи с изображением головы оленя на штандарте. И все же к вечеру следующего дня он уже был на побережье и в небольшом рыбацком селении смог нанять лодку, отдав за нее своего лохматого пони. За такую плату пара местных ловцов сельди сразу согласились доставить его, куда он прикажет. Дэвид сказал, что ему нужно в епископство Сент-Эндрюс, чем удивил местных жителей. Горцы не так уж часто проявляли желание отправиться под руку церковников, однако в Хайленде не было принято расспрашивать путников, и Дэвид отплыл в тот же вечер.

К счастью, все время, что они шли через залив Мори-Ферт, а потом далее вдоль шотландского побережья, погода была вполне сносной, и при попутном ветре рыбакам приходилось лишь следить за течениями, когда они вынуждены были то приближаться к побережью, то держаться подальше от него во время сильных приливов.

За время, что они двигались на юг, рыбаки несколько осмелели и даже, не скрывая насмешки, полюбопытствовали:

– Эй, катеран, что так спешно заставило тебя отправиться в город епископов? Решил увильнуть от войны, сделавшись монахом?

Дэвид предпочел отмолчаться. Пусть думают, что он и впрямь дезертир. И пусть презрительно кривятся при этом и сплевывают за борт. В любом случае они не решатся ослушаться такого рослого детину с лохматой шевелюрой.

Дэвид за последнее время действительно выглядел как дикарь с севера: всклокоченные волосы, отросшая борода, истрепанный плед и грубые броги. Но его палаш по-прежнему был за спиной, как и небольшой круглый щит с металлическими заклепками. И когда он наконец сошел на пристани епископского города Сент-Эндрюс, на него поглядели с неодобрением. Так что если Дэвид не хотел привлекать к себе внимания и выделяться среди горожан, ему следовало как можно скорее привести себя в надлежащий вид.

Когда он в местной лавке старьевщика покупал фланелевые штаны и кожаный дублет[25] с нашитыми бляхами, пригодный разве что для бродяги-наемника, торговец не удержался, чтобы не съязвить: