Остальные двое таращились молча, но с нехорошим азартом.Мазур медленно сделал пару шагов в направлении машины.

«Ну, никакого ребуса, – подумал он. – „Нэвиполис“, военно-морская полиция, обычный патруль... Но какого черта ониприцепились к гражданскому? Гражданские их не должны заботить вовсе. Как в томстаром анекдоте – ты мент сухопутный, ну вот и не лезь в наши морскиедела...»

Военная полиция сроду не вяжется к гражданским! Что за дела?Какая-то ловушка? Но откуда?..

– Вы ко мне обращаетесь? – вежливо спросил Мазур,подпуская максимум австралийского выговора.

– К тебе, к тебе! – оскалясь в сорок два зуба,подтвердил сержант. – Ну, ближе, ближе, не укушу! Куда шлепаем?

Все трое, как и полагается правильному патрулю, былитрезвехоньки – и все трое таращились на Мазура с нехорошей цепкостью во взорах,что полностью нарушало обычную практику. И крайне Мазуру не нравилось...

– Простите, офицер, – сказал он все так же вежливо, нодостаточно твердо. – А какое вам, собственно, дело, куда я... шлепаю?Вы, насколько я помню свои права, только к военным можете цепляться... Темболее что я вообще ничего не нарушал.

– Нет, ну блеск! – жизнерадостно рявкнул сержант,оборачиваясь к сидевшим в машине. – Точно про тебя говорили – проныра,каких мало... Каков фрукт? Бороденку успел отрастить, даже язык коверкаетсовершенно не по-техасски... Даже уважать начинаешь. Другие без фантазии ипронырливости, а этот – замысловатый... Ладно, Росс, волоки сюда быстренькосвою задницу, пока я не рассердился. Хуже будет!

– Как вы меня назвали? – хладнокровно осведомилсяМазур.

– А что, тебя как-то по-другому зовут?

– Конечно, – сказал Мазур. – Боб Симмонс, оченьприятно.

Теперь жизнерадостно ржали все трое.

– Очень приятно! – шутовски раскланялся сержант. –А я – Элизабет Тэйлор, рад знакомству! – его лицо мгновенно переменилось,он, недобро уставясь на Мазура, протянул: – А мне вот отчего-то кажется,голубь, что никакой ты не Боб Симмонс, а самый натуральный Росс Баркер, штатТехас, эсминец «Таллахаси», дезертир сраный, месяц в розыске... Рост твой, цветглаз твой, цвет волос, нос прямой, рожа овальная... Здорово, Росс! Как опоссумне карабкайся, а охотнички под деревом! Ну, что таращишься? Лимузин подан, вашепреподобие! Поедешь на родную базу по-хорошему или тебя непременно надо поучитьхорошим манерам? У меня запросто!

Он вмиг снял с пояса черную длинную дубинку и принялсякрутить ее вокруг запястья с несказанным проворством, так и порхала. Тот, чтосидел рядом с шофером, выпрыгнул из джипа, сделал пару шагов и остановился,зайдя Мазуру за спину, расставив ноги, грозно подбоченившись.

Ситуация накалялась. Все это ничуть не походило на шутку илидурацкий розыгрыш – вид у них был уверенный и целеустремленный, онидержались крайнее серьезно, а водитель вдобавок ко всему, не таясь, расстегнулкобуру и положил на нее ладонь.

– Ну, ты непременно хочешь по-плохому? – тянул сержант,сузив глаза в щелочки. – Слушай, Росс, не усугубляй! Тебе и так трибуналсветит, так что не надо... В конце концов, мне никто не приказывалдоставить тебя на базу непременно со всеми зубами и целыми ребрами, усек? Уменя терпение вот-вот лопнет...

«Нет, не шутят», – подумал Мазур. Какая, к черту,ловушка ЦРУ? Все выглядело бы совершенно иначе... Скорее всего, его приметы и всамом деле совпали с описанием одного из дезертиров – такое случается в любыхширотах. Все это оказалось бы мелким недоразумением... будь при немубедительные документы, позволившие бы этой горилле вмиг уяснить, что никакойон не Росс. Но документов нет никаких, ни единого клочка бумаги... На базе,конечно, в два счета разберутся, что привезли не того – но что потом? Апотом, конечно же, любой мало-мальски исправный служака попросит назвать своюнастоящую фамилию и адрес... и что им скажешь?

Вот это провал! Самое обидное – глупый провал, нелепый!Угодить в лапы американских спецслужб из-за дурацкой ошибки мордатогопатрульного в сержантских нашивках...

Следовательно, никак нельзя ехать с ними на базу и качатьправа там. Мазур бросил по сторонам испытующий взгляд, не ворочая головой.Прохожих практически нет, только у скамейки торчит парочка смуглых подростков,несомненных пуэрториканцев. Вряд ли они числятся среди юных друзей полиции, уних в Штатах ничего подобного нет. И вряд ли аборигены питают любовь и уважениек янкесам...

Рискованно, но что делать? Не на базу же с ними переться,где моментально начнутся сложности!

– Послушайте, – сказал Мазур, делая последнююпопытку. – Вы ошиблись, ребята... Я...

– Не понимает, – грустно констатировал сержант, надвигаясьс целеустремленной бездумностью асфальтового катка.

Второй надвинулся из-за спины. Все это время Мазур якобымашинально сворачивал в трубку толстую, страниц в двадцать, газету – и сейчас унего в руках оказалась надежная дубинка, которой при некотором навыке – а Мазуртакими навыками обладал – можно было не просто оглушить, а в секунду отправитьна тот свет...

Он, правда, не стал обострять – не хотел, чтобы его потомловили со всем мыслимым размахом. Ни одна полиция в мире не стерпит, когда еесотрудников средь бела дня, в центре города убивают до смерти. Обидятся иостервенеют, облава будет такая, что...

Одним словом, ситуация вновь вынуждала к самому слюнявомугуманизму – и тугой бумажный столбик, импровизированная дубинка хоть ивзметнулась, хоть и нанесла удар в неуловимую долю секунды, но обошлось безтрупов. Сержант попросту задохнулся после меткого удара, побагровел, замернелепым монументом, силясь проглотить хоть немного воздуха – и Мазурударом ноги закрепил ус-пех, так, чтобы верзила с нашивками звонко приземлилсяна пятую точку, аж гул пошел по площади...

Второй был уже в полете, прыгал на плечи. Чутьотстранившись, Мазур перехватил его запястье, вывернул руку и отработаннымприемом отправил в недолгий полет вперед башкой, так что морской городовоймоментально, с ужасным грохотом впечатался бычьим лбом в борт джипа. Могучийлобешник выдержал это испытание – но, что гораздо более удивительно,выдержал и борт, даже не осталось серьезной вмятины...

Добавив и этому ногой, чтобы вырубить понадежнее, Мазурразвернулся к водителю. С ним оказалось проще всего – разгром патруля был стольмолниеносен и сокрушителен, что водила на недолгое время утратил связь среальностью, не успевая осознать во всей полноте суровую правду жизни. Так исидел, свесив челюсть, оцепенев, держа руку на кобуре. Должно быть, на егопамяти никто не обращался со славными морскими полисменами столь бесцеремонно ине наносил такого урона...

Отправив его в беспамятство двумя ударами, Мазур огляделся.Оба юных аборигена, прыгая на месте и махая руками, вопили что-то неразличимое,но, несомненно, одобрительно-восторженное. Никак не походило, чтобы онисокрушались по поводу столь беззастенчивого разгрома сил правопорядка, скореенаоборот...