– Хм… ну… – оба они смотрели на меня, ожидая противоположные ответы. – Похоже, что так.

Лир подошел ко мне ближе, заслоняя свет. Он говорил, и слюна капала из его мокрой черной пасти. Я не могу вспомнить, что он сказал. Даже в тот момент я не знал этого, так я был занят попытками скрыть свой страх.

– Слушай, – прервал его Генри сухо. – Правда такова. Ты в курсе, что говорят: нос знает.

И началось. Это действительно был неверный ход.

Мои глаза закрылись от ужаса. Когда они вновь открылись, Генри был прижат к земле, а его горло находилось между челюстями Лира.

– Ты прав, – умолял я, глядя, как первые капли крови красят золотистую шерсть Генри. – Мы ничего не знаем. Прости. Прошу, не трогай Генри, пожалуйста. Прошу.

Все три владельца, должно быть, услышали, так как бежали к нам.

– Лир! Нет!

– Генри!

– Принц!

Хозяин Лира спокойно положил руку в пасть пса.

– Ну же, Лир, отойди! – закричал он перед тем, как его оттащить.

Генри остался лежать на земле, его золотистая грудь была забрызгана каплями крови.

– Держите своего пса под контролем, – сказал Адам с явной злостью. – Он мог его убить.

Мик, неловко усаживаясь на корточки, чтобы рассмотреть рану, ничего не сказал, только погладил своего лабрадора по голове и звучно присвистнул сквозь зубы.

– Как ты? – спросил я Генри.

– Жить буду, – ответил он мне, пока Адам и хозяин Лира спорили над нами. – Нужно просто подняться на ноги.

– Вы ебаные идиоты. Вы ничего обо мне не знаете, – рычал Лир, задыхаясь в ошейнике.

– Я узнаю убийцу, когда чую его, – сказал Генри и начал слизывать кровь с груди.

Наши хозяева теперь тянули нас вон из парка.

Лир, уже впереди нас, обернулся.

– Вы ни хуя не знаете.

Но в этом было все дело.

Генри знал много. Вообще-то, Генри знал гораздо больше, чем кто-то из нас мог вообразить. Даже я.

Теперь я понимаю, что существует глубокое различие между нами и людьми, и именно вследствие этого различия им нужна наша помощь. Суть вот в чем: в то время как собаки могут научиться подавлять свои инстинкты, люди безнадежны.

Они верят, что наука, техника и культура поместили их в иную плоскость по сравнению с остальным животным миром. Они думают, что все их устройство неким образом защищает их от естественных импульсов. Что когда они прикрывают свои безволосые тела одеждой, раскрашивают лица косметикой и смывают или скрывают свой личный запах, они способны подавить первобытные порывы, которые, по сути, управляют каждым их шагом.

Конечно, эта ранимость и делает их такими милыми. В конце концов, как мы можем пренебречь видом, который так сильно взывает к нашему инстинкту заботы? (Этот вопрос попозже стоит задать спрингерам.)

Но ранимость способствует опасным повторениям. Как вид они совершают одни и те же ошибки снова, и снова, и снова – из-за попыток отстраниться от мира природы. Не важно, сколько раз они переживают что-то, они не учатся. Например, они не способны принять смерть, как бы часто с ней ни встречались.

То же самое с сексом. Чем больше люди пытаются рационализировать свое желание, тем больше они становятся его жертвами.

Они чувствуют потребность контролировать секс и смерть, и это лучше всего видно по тому, как они обращаются с нами, своими собаками. Когда они усыпляют нас раньше времени или отрезают нам яички, они не пытаются (как хотят убедить нас пропагандисты-спрингеры) проявить свою власть над нами. Скорее, они пытаются проявить свою власть над двойственными силами, которые направляют их жизни. То есть, спасая нас от природы, они, по сути, пытаются спасти себя.

Но они все равно остаются в ловушке повторяющегося цикла: вечно сопротивляются, но не способны вырваться на свободу.小

Так было и с Адамом.

Насколько я чуял, он провел всю жизнь в постоянном состоянии сопротивления. Желания и импульсы, которые он чувствовал, были явно разрушительны и могли навредить Семье, но он не в состоянии был понять, почему хочет сделать то, что навредит тем, кого он любит. И он сомневался. И он продолжал сопротивляться, пока его желания не выросли настолько, что начали себя оправдывать. И два дня спустя после встречи с Саймоном в парке он, наконец, потерял свою силу воли.

– Шарлотта, я пойду погуляю с собакой, – крикнул он из кухни.

Нет ответа.

– Шарлотта? – Адам подошел к подножию лестницы, перекинулся через деревянные перила и посмотрел вверх, в сторону спальни Шарлотты.

– Я веду собаку на прогулку.

На этот раз Шарлотта что-то ответила. Не словами, но этого хватило, чтобы Адам понял, что она услышала. Потом он пошел в гостиную сообщить бабушке Маргарет.

– Маргарет, я веду Принца на прогулку.

Она покрутила слуховой аппарат:

– Извини, милый?

Адам поднял поводок одной рукой и указал на меня другой. Бабушка Маргарет улыбнулась и кивнула.

Он снова заговорил, громче, и постарался, чтобы бабушка Маргарет увидела его губы.

– Кейт может вернуться из супермаркета в девять. Передайте, что я оставил ей и Хэлу ужин в духовке. Ладно?

Бабушка Маргарет улыбнулась и кивнула.

Было что-то в воздухе тем вечером.

Или, скорее, в воздухе тем вечером было все. Мы прошли мимо лабрадора по пути в парк, и он, похоже, тоже это заметил.

– Долг превыше всего.

– Долг превыше всего.

Обмен приветствиями был отчаянный, ведь мы чуяли, что наш дар защиты ослабили или даже заморозили мощные силы, которые принес с собой ветер. Эти силы, возможно, были спущены убийством Джойс и могли затронуть любого, кто входил в парк. Пока Адам тянул меня направлении парка, я не мог не думать, что все уже кончено. Что я совершенно не контролирую то, что вот-вот случится.

Но даже тогда, когда Адам отстегнул мой поводок, я остался у его ног. Я должен был за всем наблюдать.

И все же теперь первое, что я вспоминаю, – не Адама. И не Эмили. А сам парк. Запах жженой травы, разбитых клумб, пластиковых пакетов, летящих по воздуху. И хотя было почти так же поздно, как обычно, не становилось ни холоднее, ни темнее. Это было то опасное время года, когда ночь почти полностью исчезает, превращая все привычное в хаос.

Конечно, жирный Фальстаф был в своей стихии, пыхтя по парку с маниакальной скоростью. Бегал, поворачивался, менял направление как только мог. Впервые его было легко избежать. Он двигался слишком быстро, чтобы хоть что-то заметить – им управляли те же беспутные летние силы, которые раздували пластиковые пакеты в воздухе.