Те же силы удерживали Эмили от сидения на скамейке, они подталкивали ее на тропинку. Когда Адам присоединился к ней, они не заговорили. Они просто продолжили шагать, потерянные в одной мысли.

Я взглянул на Адама, вдохнул его запах и понял, что он думает. Он думал опасные мысли. Он думал о том, каково это – начать заново, оторваться от стаи и бегать на свободе. Он думал, каково будет заниматься сексом с Эмили. Но больше всего он думал о неизвестности. Потому что прежде именно неизвестность мешала ему предать семью, а теперь он хотел не знать. Он хотел избежать предсказуемой монотонности своего существования, хотя бы на мгновение. Когда он думал о Кейт и ее вечных попытках всем командовать, содержать все в порядке и чистоте, он хотел, чтобы все было иначе. Он желал хаоса. Он хотел разрушать. Но он не знал, хватит ли у него отваги.

И тогда, заметив мой нос, тыкающийся ему в колено, Адам пережил момент ясности. Казалось, он думал: буду ли я и впрямь счастлив? Окажется ли новое начало лучше? Уйти легко, но счастье? Его будет гораздо трудней достичь.

Но, как я сказал, сопротивлялся он слабо.

Когда они были у дубов, вне обзора, Эмили остановилась и улыбнулась.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Адам притворился, что не понимает.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

На этот раз у него не было выбора. Она наклонилась вперед и поцеловала его, прижимая к стволу дерева. Я залаял, прыгнул, делал все, чтобы остановить их, но ничего не помогало. Они были в своем мире.

Затем, когда у Адама появилась возможность выбора, он начал делать неверные шаги. Он схватил ее грудь, он толкнул ее руку к себе в пах. Он продолжал целовать ее, уходя от губ и двигаясь к шее.

– Трахни меня, – сказала она.

И снова Адам сделал вид, что не понимает.

– Трахни меня.

Они боролись с одеждой, боролись друг с другом. Они перемещались, теперь Эмили была прижата к дереву. Адам спустил брюки, и те упали, остановившись у колен. Эмили задрала юбку. Он вошел в нее, а его пальцы сжимали ее безволосую кожу.

Но все закончилось, не успев начаться.

– Извини, – сказал Адам после нескольких коротких толчков. Теперь Эмили притворилась, что не понимает. – Извини. – После чего он вышел, убрал пенис, вытер руку о дерево и натянул штаны.

Было еще светло.

День, казалось, никогда не кончится.

Больше ничего не было сказано.

Нечего было говорить.

Мы покинули Эмили, покинули парк с еще одной тайной, которую придется скрывать. Мы шли домой и, пока мы шли, я знал, что случится что-то плохое. Что-то, что окажется еще хуже.

Дом выглядел иначе снаружи. В каком смысле иначе, я не могу объяснить. Просто иначе. Свет в ванной горел, но дело было не в этом. Мудрость, возможно. Да, вот что. Дом выглядел так, будто он узнал что-то с тех пор, как мы его оставили, и эта новая мудрость будто бы кричала о себе на улице.

Адам открыл калитку, устало толкнул ее вперед. Его взгляд был пуст, а запах секса – все еще на ладони.

Пока он поворачивал ключ, я нюхал под дверью. Инстинктивно я начал лаять. Дверь открылась, я побежал наверх, в комнату Шарлотты. Никого не было.

Окно было открыто, занавеска колыхалась на ветру. Я вынюхивал Шарлотту, и нос привел меня в ванную.

Я толкнул головой дверь, но она была закрыта. Я пытался дать ей понять, что я тут, скребя лапами по двери. Ни звука.

Адам был еще внизу, не сознавал моего беспокойства. Я начал лаять. Долгим лаем, лаем «что-то-не-так». И чтобы он меня точно услышал, я протиснулся головой в деревянную балюстраду лестницы, выходящую в коридор.

– В чем дело, малыш? – спросил он, высовываясь из зала.

Я продолжал. Гав, гав, гав.

На полпути наверх он почувствовал, что что-то не так, и ускорил шаг.

– Шарлотта!

Нет ответа.

– Шарлотта!

Он дернул дверь ванной.

– Шарлотта!

Закрыто.

– Шарлотта!

Он задействовал против двери свой вес.

– Шарлотта! Открой дверь!

Он попробовал еще раз, сильнее. На этот раз дверь открылась.

– О, боже! Шарлотта!

Время замерло.

Она лежала на полу, недвижимая. Таблетки повсюду. Ее лицо на ковре было измазано слюной и рвотой.

Время пошло заново.

Адам упал на колени, нащупал на шее пульс, проверил ее глаза, шлепнул ее по лицу ладонью. Ладонью, которую он вытирал о дерево. Ответа не было. Она была жива, но запахи жизни быстро угасали.

Он поднялся и промчался мимо меня, ударив меня по голове коленом. Голова моя закружилась. Он вызвал скорую по телефону наверху.

Я делал, что мог. Вылизал ей лицо. Дал ей обещание.

Я всегда буду присматривать за тобой, Шарлотта. Обещаю, ты никогда не захочешь это повторить.

Но она меня не слышала. Конечно, не слышала. Хотя обещание это не отменяет.

Адам вернулся в ванную, положил обмякшее тело дочери на свое колено.

– О, прошу, Лотти, прошу. Ну же, малышка, давай. – Он бережно потряс ее, и ее рот открылся.

Я не знал, что делать, поэтому продолжил говорить с ней, тихо, по-собачьи. Я рассказал, как много она значит для всех, хотя они не всегда это показывают. Я сказал ей, что однажды она станет счастливой, уверенной в себе женщиной. Сказал, что я ее подвел, но это больше никогда не повторится.

Когда я закончил, рядом уже была фельдшер скорой, одетая в зеленое и пахнущая смертью, задавала вопросы, на которые не было ответов.

– Сколько она приняла?

– Когда она их приняла?

– Она глотала рвоту?

Шарлотте на лицо что-то надели. Адам плакал, идя с ней к скорой. По пути он велел бабушке Маргарет ждать здесь и сказать Хэлу и Кейт, что случилось. Бабушка Маргарет тоже плакала.

Когда скорая уехала, я пошел в комнату Шарлотты, забрался на ее постель, как она всегда позволяла, и вдыхал ее запах, пытаясь удержать ее рядом с собой, чтобы воздух с улицы из открытого окна не забрал ее.

С этого момента, поклялся я себе, все будет иначе.

С этого момента больше ничего плохого не случится.

Лапсанг спала, пока все это происходило. Она проснулась, лишь когда Шарлотту уносили в карету скорой помощи.

– Где Шарлотта? – спросила она сонно, войдя в комнату.

– Ее тут нет.