Пока мы разговаривали, Мусенька с отсутствующим видом смотрела куда-то вдаль.

* * *

Пришли мужики с опытного участка и закатили мой «Сарай» в свой сарай. На заранее приготовленные места установили турельные ШКАСы. Это было не просто – взял и поставил – опорные точки-то предусмотрены, но на них нужно возвести основание, которого нет даже в проекте – всё придумывается на ходу и по месту. Кроме того, верхнему стрелку требуется сиденье. Заработала рабочая смётка, посыпались предложения, начали подтаскивать доски и стальные профили – этих людей ничему учить не нужно. Над люком возвели стеллаж, куда уложили макеты двадцатикилограммовых бомб – этого добра здесь было достаточно, потому что они использовались при испытаниях собственных машин.

Мусенька смотрела на происходящее с большим интересом и ничего не говорила. Ей было очень любопытно. А я только изредка подсказывал работникам кое-что по мелочам, находясь остальное время в прострации.

«Так было техническое задание, или нет?» – эта мысль гвоздём сидела в голове, хотя я точно помнил, что ни одной бумаги во время нашего разговора с Аркадием Автандиловичем ниоткуда не извлекалось. Чисто поговорили, вот и всё.

За час с чем-то хлопотами Николая Николаевича мой транспортник наспех превратили в жалкое подобие бомбардировщика. Поскольку, против сделанного ничего добавить уже не было никакой возможности, мы с Мусей сели на мотоцикл и укатили в гостиницу. Там нас как-то обыденно поселили в одном номере. Я не обращал внимания почти ни на что, кроме своих переживаний – просто отдал паспорт для регистрации.

В этом номере было две кровати, но мы спали в одной. В конце концов, ей пятнадцать, мне шестнадцать – в принципе, взрослые люди. И всё между нами было, как у взрослых. Пусть нынче у моей солнечной и в первый раз. Потом она быстро уснула, а я лежал, не шевелясь, чтобы не побеспокоить лапушку. А ведь она явно испугалась и совершенно открыто пошла на сближение.

Боится моего ареста? Возможно. И любит – это наверняка. Ох! Что-то завтра будет?

Конарев ворвался в номер то ли ранним утром, то ли поздней ночью.

– Нежитесь, голубки? А вы представляете себе, что будет после показа? Да тебя же, Трофимыч, пустят в расход по самой строгой статье революционной защиты!

– Не кипеши, Егор! – отмахнулся я, стараясь его унять. – Ты скажи лучше – где техническое задание на разработку?

– Не знаю. Аркадий Автандилович сказал, что для ознакомления с ним у меня нет допуска. Так что – не видел.

– Хорошо. Тогда – какие инструкции в отношении моих действий были у тебя?

– Способствовать постройке самолёта.

– Какого самолёта?

– Просто самолёта. Без уточнения назначения. Да, если б я увидел, что ты строишь не то – разве не поправил бы. Я-то думал, что ты полностью в курсе.

– На словах мне сказали, что это должен быть самый нужный для Красной Армии самолёт. А это – транспортник, садящийся на неподготовленные площадки. Я же взвод могу доставить хоть к чёрту на кулички!

– В последнее время много внимания уделялось проекту «Иванов», – пробормотал Егор Кузьмич. – Практически всем конструкторским коллективам требования к нему известны. Автандилович мог посчитать это само собой разумеющимся. Так что, когда говорят о самом нужном самолёте, имеют в виду именно этот перечень требований. Кстати, значительную их часть ты выполнил. Считай – все, кроме самых важных.

– Отвернитесь, Егор Кузьмич, – пискнула Мусенька, так и лежащая в кровати с натянутой до горла простынёй. – Я оденусь. Нам пора на аэродром.

Пока посетитель стоял лицом к стенке, я лихорадочно вспоминал, что же это за требования. Да, был конкурс на самый послушный и недорогой… Истребитель? Бомбардировщик? Штурмовик? Не помню. Позор моим сединам! Какой проект победил и что это была за машина – знаю. Но как ставилась задача – представления не имею.

А потом мы с радостью моей сели на мотоцикл и покатили на завод.

«Восток алеет, Китай вдали…» – крутились в голове строчки старой глупой песни из будущего. Это вид разгорающейся зари так подействовал. А ещё я думал, что если загрузиться бочками с горючим, сколько поднимем – это верных четыре тонны, то и до Китая можно долететь. То есть мысль о бегстве начала крутиться в моей голове. Кажется, именно с этой же мыслью Мусенька и потащила меня на аэродром в такую рань.

* * *

Около проходной стоял грузовик и не хотел заводиться. Водитель копался в моторе, а на него ругался осанистый капитан. Как обычно, тут было строго. Среди моих бумаг не нашлось ни одной, дающей права прохода на территорию – я даже о командировочном не позаботился. А найти кого-то знакомого из начальства в столь ранний час – дохлый номер. К счастью, вахтёр вошел в положение и обзвонил по моей просьбе нескольких руководителей, с которыми я водил знакомство пару лет тому назад. Усатый мужик из отдела, отвечающего за сдачу продукции заказчику, был в этом списке далеко не первым. И не очень большой шишкой. Но нужные ходы нашёл, подсуетился, и спустя часа полтора нас пропустили.

Рабочие в опытном производстве отсутствовали, в конструкторском бюро тоже никого не было. Только наш «Сарай» мирно дремал на краю лётного поля неподалеку от здания, где его пытались сделать похожим на боевую машину. Того запаса бензина, что оставался в баках, хватило бы на недолгий полёт в окрестностях аэродрома, но для нормального бегства его было недостаточно. И ни одной возможности заправиться – там, где обычно «наливают», сидит незнакомый дядька, не получивший в отношении меня никаких инструкций.

Сидим, ждём. А время уходит. Утром ждут высоких гостей, так что суета будет знатная. Хорошо, что показ моей машины спланирован на после обеда. Возможно, к этому времени я уже буду с полными баками и дополнительными бочками. Но дадут ли мне взлететь? И вообще непонятно, как развернутся события. Как-то мутно всё вокруг.

Сижу, тревожусь, разные мысли в голове гоняю. Вот, например – мы ведь с Мусей ни словом не перемолвились о бегстве, а кажется мне, будто она разделяет мои намерения. Она вообще очень сообразительная и всегда словно знала, о чем я думаю. Но откуда эта восприимчивость взялась сейчас? И?..

– Мусь! А откуда ты знаешь отчество товарища Конарева? Я ведь его только по имени назвал.

– Ты всегда был замечательным тупицей, Субботин, – сказала она таким же тоном, как и в той, прошло-будущей жизни.

– Постой. Ты что, та самая? Это с тобой у нас было трое детей, семеро внуков, а уж правнуков и не скажу в точности сколько.

– Одиннадцать, да двенадцатый уже был на подходе, если брать момент переноса памяти в наши детские тела.

– И зачем ты столько лет мне шарики крутила?

– Да, если бы я созналась, ты бы мне житья не дал. Уж до этих лет бы точно не дотерпел – уговорил бы меня, маленькую и беззащитную. Я же тоже не железная. И потом ты такой забавный – очень мне твои ухаживания нравятся. Целомудренные такие, можно сказать, братские.