Конечно, комиссия недовольна, но пояснительную записку принимает. И решение её меня вполне устраивает – принять МП-3 в качестве учебной и допустить установку её на самолёты УТИ-17 и УТИ-16. Но конструктору Таубину вменено в обязанность продолжить работы по увеличению скорострельности, присвоив новой модификации индекс МП-6.

Уфф! Гора с плеч. Можно возвращаться. А уж с заявкой Николай Николаевич медлить не будет – в главк она поступит примерно послезавтра. И наши истребители обретут оружие с отличной динамикой снаряда – почти километр в секунду при массе около двухсот граммов не оставят к себе равнодушным ни один, даже самый могучий, самолёт грядущей войны.

* * *

Мусеньку в Горьком я уже не застал. В осиротевшем без неё нашем гостиничном номере меня ждала записка, что она укатила на свою практику, для чего взяла денег из НАШЕЙ заначки. На дорогу – она ведь поездами поехала с пересадкой в Москве. И ей ещё нужно потратиться на багаж, в котором поедет наш мотоцикл. На душе сразу стало теплее – всё, как и в той, будущей жизни.

На заводе ждала меня бумага, куда уехавшая высокая комиссия внесла все свои замечания к «Сараю» – а как же без этого! Всех перлов приводить не стану, упомяну только про два: требование установить зеркала заднего вида, чтобы пилоты могли смотреть назад, и строжайшее указание о необходимости обезопасить рукомойник в туалете от выплёскивания воды при любых эволюциях машины.

– Один из проверяющих там устроился со своею скорбью, ну я и решил этого противного дядьку немного «умыть», – признался мне один из лётчиков-испытателей. – Перешёл из горки сразу в пике.

Представив себе, как окатило члена комиссии, я непроизвольно заржал.

В общем, просто цеплялись, чтобы показать свою значительность – нормальных специалистов в этой команде я не приметил ни одного. Какая-то группа была мутная. Ну, да я уже про это поминал.

С неделю заняли утряски и утруски, а потом на выходной прилетела Мусенька. Разумеется, на НАШЕМ самолёте. Он заметно быстрее «Сарая»… простите, ДС-3, так что добралась она буквально за несколько часов, хотя садилась уже в темноте. Опыт ночных полётов у неё о-го-го, так что она даже не переживала. А потом нагрянула прямо в гостиницу с пакетами и свёртками, чтобы я поел домашнего и вообще нормально питался.

Спросите, как ей хватило горючего? Так на нашем самолёте шасси в крылья не убираются – там сплошные баки, если не считать задней кромки. Так что – долетела нормально. А на другой день с утра я этим же маршрутом отвёз её обратно и сам вернулся – светлого времени хватило – середина лета.

Главное – теперь я готов к знакомству с Александром Москалёвым. Да, такой у меня очередной пункт в плане предвоенных мероприятий.

В Воронеж я летел с тревожными чувствами и бидонами бензина во второй кабине. Это в Горьком на заводском аэродроме меня знают как заместителя главного конструктора и ведущего специалиста по ДС-3 – правом получения горючего я со спокойной совестью пользуюсь для заправки личного авиатранспорта. Аналогично обстоят дела и в аэроклубе – разработчику и главному строителю транспортного самолёта «Сарай» тут ни в чём отказа нет. Тем более что здесь я еще и техник, в обязанность которого входит в том числе и заправка самолётов этим самым бензином.

Немного путано, но начальник аэроклуба упорно держит меня в штате и не увольняет. Неудобно перед ним – впереди столько хлопот, что я даже не уверен, смогу ли уделить хоть сколько-нибудь внимания «основной работе». Вот уже больше двух месяцев носа не показывал, только однажды сел ненадолго, залился бензином и свалил по-быстрому.

Так вот. В Воронеже я никто и звать меня никак. Поэтому бензин на обратную дорогу у меня с собой. А вот велосипед в кабину уже не влез, даже в разобранном виде. Как я ни старался его туда затолкать, ничего не вышло. Что же – придётся ходить пешком.

Лето, погода прекрасная. Вдали параллельным курсом маячит самолёт, раскрашенный так же, как наш заводской. Это САМ-10, который теперь ДС-2. Он заметно быстрее, поэтому довольно быстро пропадает где-то впереди.

Сам город я отыскал легко, покружил, разглядывая конфигурацию улиц и пытаясь угадать, где тут завод авиадвигателей, на котором сейчас вместо ранее планировавшихся к освоению моторов «Рено» делают бессоновские ММ-1. Авиазавод отыскался легко – его выдал аэродром.

Ко мне пристроились два И-16 – это сейчас основной истребитель ВВС. Взлетели они с этого самого заводского аэродрома – я видел. Старая фронтовая привычка постоянно озираться всё ещё живёт во мне, так что воздушную обстановку я контролирую на автомате.

Забавно! Война ещё не началась. Не то что Отечественная – даже Вторая мировая, а ястребки перешли на действия парами. Наверно, испанский опыт осмыслили. Хотя я об этом моменте не раз поминал – может быть, оба фактора так сложились. Или у третьего в их звене не получилось взлететь?

Ишаки с крыльевыми ШКАСами и без признаков сдвигающейся части фонаря. Не помню, какая это модификация – много их было. Летчики разглядывали меня из своих открытых кабин, скаля белозубые улыбки, и никаких знаков не делали.

Я аккуратненько зашёл на полосу, где была выложена гостеприимная «Т», сел и порулил к постройкам. Сюда же подкатил крытый грузовичок, из которого высыпали красноармейцы и взяли меня в сплошное кольцо. Подошёл офи… красный командир:

– Ваши документы, товарищ Субботин.

Я подал паспорт.

– Еще нужен пропуск на наш авиазавод.

Я подал пропуск.

Внимательно изучив мои бумаги, старший лейтенант удовлетворённо хмыкнул, усмехнувшись своим мыслям:

– Пройдёмте на гауптвахту. Вам придётся подождать. До выяснения, так сказать.

Мы и прошлись до одной из построек. Два бойца следовали за нами, словно конвойные. До меня ведь уже дошло, что объект, оказывается, секретный. Истребители явно прикрывают его с воздуха, и наблюдение за окружающим пространством тут поставлено. Если бы я не сел сам – меня бы посадили. А поскольку я и так заходил на полосу – просто сопроводили.

В светлой комнате у двери стояли два часовых снаружи и два – изнутри. А ещё там сидел товарищ Конарев в военной форме. Знаки различия на нём были капитанские, а эмблемы – авиационные, но ремень и, как следствие, кобура отсутствовали. Несгораемый шкаф у стены, письменный стол под зелёным сукном с парой телефонов.

Если кто ещё не сообразил – даже один телефон на рабочем столе нынче редкость. А уж два – это признак неслабой крутизны.

Сопровождавший меня лейтенант устроился за этим столом, снял одну из трубок и принялся диктовать кому-то данные из моих паспорта и пропуска.

– Вы, право, словно ребёнок, Александр Трофимович, – вместо приветствия стал пенять мне Конарев. – Всё-то у вас молчком да с рывка. То и дело приходится всё бросать и вытаскивать вас из неудобных положений.

Я повинно повесил голову.