– Так вот на что вы потратили народные средства? – сказал он недовольно.

– Многочасовые перелёты требуют повышенной заботы об экипаже. Ведь лётчики – наши советские люди, – неожиданно ответил комкор.

– Да, это правильные слова, – кивнул вождь. – А вы будете заказывать подобные машины для своих десантных бригад?

– Заявка поступит в наркомат немедленно, как только состоится решение о постановке этого самолёта на производство. Также я буду ходатайствовать о создании в нашей авиации эскадрилий, укомплектованных такими «Сараями».

– Это временное название. Придумайте ему хорошее понятное обозначение.

– Слушаюсь, товарищ Сталин. Буквенный индекс «ДС», что значит «десантный». А номер третий.

– Почему третий?

– Уже две машины меньшей вместимости, принятые на вооружение для десантных частей, претендуют на номера первый и второй. Воронежского производства. Раньше они были известны как САМ-5 и САМ-10.

– Хорошо. Это решение представляется продуманным. А чем вы были так недовольны, что выражали неприязнь к товарищу лётчику?

– Аптечки в самолёте нет. А ведь на этой машине придется вывозить бойцов с поля боя.

– Действительно, аптечка необходима. Кто конструктор?

– Так вот же он, товарищ Сталин, – сразу показал на меня появившийся неведомо откуда Аркадий Автандилович.

– Вы комсомолец? – взгляд вождя остановился на мне.

– Так точно.

– Как сознательный комсомолец вы должны понимать всю меру ответственности за подобные просчёты. Обязательно примите к сведению полученное замечание и впредь не допускайте столь серьёзных упущений.

На этом встреча закончилась. Когда вслед за Сталиным я вышел на лётное поле, заметил и Аркадия Автандиловича, с любопытством поглядывающего на меня уже как бы со стороны. И такая тут в душе вскипела злоба, что если бы Мусенька не взяла меня за руку, подошел бы и набил ему морду.

Капитан, похоже, был ужасно рад тому, что внимание высоких гостей его миновало – основной-то удар пришлось выдержать мне. Но – бывают же благодарные люди – прислал бойцов, которые затащили обратно в самолёт и стеллажи, и макеты бомб. Бочки я попросил оставить на поле – пустые они меня не интересовали.

Потом было проведено показательное бомбометание. Первым выступил УТИ-17Б, сбросивший с горизонтального полёта восемь двадцатикилограммовок на деревянный ящик размером с грузовой автомобиль. Отлично положил, можно сказать впритирку.

Следующим был наш выход. Понятно, что сбрасывать груз предстояло мне, поэтому пилотировала Муся. Взлетев, она разогнала машину на малой высоте и снизилась за чередой ангаров настолько, что пропала из виду зрителей. Миновала относительно высокое строение и после короткой горки выровнялась, сразу заложив вираж на пределе сваливания. В конце его рявкнула:

– Приготовиться, сброс.

Я послушно выпустил из рук увесистый цилиндр макета, не имея ни малейшего представления о том, куда он упадет – ведь в момент бомбометания мы имели солидную поперечную составляющую движения – находились ещё в повороте.

Последовало несколько энергичных эволюций, за окном снова промелькнули стены зданий и опять:

– Приготовиться, сброс.

На этот раз мы снижались.

Набор высоты, разгон, длинный плавный вираж, пологая горка с заметной потерей скорости:

– Приготовиться, сброс.

И посадка.

– Ты чего, – удивился я. – Ещё полстеллажа бомб осталось.

– Бомбить нечего, – ответила моя хорошая. – Ты своими брёвнами всю мишень развалил.

Когда я выбрался из самолёта, комиссия ходила среди обломков и щепок.

Потом была стрельба по установленным на земле щитам. Перед нами выступили несколько УТИ-17 с индексами «А», «Б», «Д» и «С» (артиллерийский, бомбардировщик, дальний и спарка – расшифровал для себя я). Мы тоже отстрелялись из носового турельного ШКАСа. На этот раз пилотировал я, стараясь держать машину как можно ровнее. Щепки от мишени летели очень выразительно.

Следующим оказался конус, который буксировал У-2. Это такая мишень для стрельбы по воздушным целям. Я догнал его, сблизился и уравнял скорости. А Мусенька из верхнего ШКАСа разорвала цель в лоскутки.

Что по этому поводу говорили члены комиссии, нам не доложили. Уже когда начало темнеть, пришел всё тот же капитан, сменивший свою несчастную фуражку на пилотку.

– Меня в десант забирают с повышением в звании и должности, – сказал он смущённо. – Хотел бы узнать, кому обязан?

– Субботины мы, – ответила Мусенька. – Александр и Мария. В миру – Шурик и Муся.

– А я – Виктор Алябьев. Наконец-то толком представился. И, знаете, в комиссии разброд и шатание. Поговаривают о ренессансе бипланов. Ну и шороху вы навели!

* * *

Этой ночью мы долго разговаривали. Дело в том, что несколько сегодняшних событий показались мне нелогичными. Из разряда – так не бывает. Вот о них мы и рассуждали, перебирая по памяти слова, интонации и сравнивая свои впечатления.

Знаете, если с той Муськой – маленькой и шебутной – мне было интересно и тревожно, то с этой – взрослой и моей – тоже безумно интересно и не менее тревожно. Но оба эти чувства стали другими. Хотя… зря я об этом. Ни я, ни обе Мусеньки терпеть не могут розовых соплей. Знаете, что она мне обычно говорила, если мы спорили? «Короче, Склифасовский». Или: «Конкретней! Он пришёл – она сказала». Ну да, заводным в нашей семье всегда был я. И более впечатлительным. Но под каблуком себя никогда не чувствовал.

Часто ли мы спорили? Часто. Даже до ссор дело доходило. Но потом как-то сближали позиции – не было среди нас вечно неправого.

Вот и сейчас, просеяв то, что видели и слышали, пришли к общему выводу – что-то тут нечисто. Дело в том, что товарищ Сталин не поинтересовался ни чьими именами. Он что? Знал нас? В лицо – вряд ли. Какая-то наигранность, как нам обоим показалось, сквозила в его высказываниях. То есть меня и мой «Сарай» использовали в каких-то не вполне понятных целях. Аппаратные игры? Или шпионские комбинации? А может, нас проверяли? Напугали до полусмерти и наблюдали, не свалим ли по-тихому, едва запахнет жареным? В принципе, мотоцикл-то у нас не отобрали – на нём мы тоже могли уехать далеко. Тем более – я при деньгах, которых хватит, чтобы устроиться в отдалённом месте, где искать нас, не переискать!

Очень мутная ситуация. Но риска немедленного ареста, пожалуй, нет. Так мы оценили наши ближайшие перспективы и решили вести себя естественно, не выказывая тревоги. Потому что являемся частью процесса, логику которого до конца не понимаем.

* * *

Были взлёты с полной нормальной загрузкой, с максимальным перегрузом. Наш самолёт взвесили, сняли внешние размеры, постучали по самым разным местам, покачали и пошатали всё, за что могла ухватиться рука. По грузоподъёмности мы перекрыли все мыслимые для этого времени нормы.