Абрамович). Князь Андрей со своим братом Иваном Плетнем еще в годы правления Василия III пытались «отъехать» на службу к Юрию Дмитровскому, однако были «поиманы» и на некоторое время оказались в опале и в темнице. Этот урок князю не пошел впрок, и сразу после смерти Василия III он решил повторить свою попытку. Какие-то контакты с Юрием А.М. Шуйский имел еще до 4 декабря (видимо, он установил их поздней осенью 1533 г., когда стало известно о тяжелой болезни великого князя). Составитель Воскресенской летописи сообщал своим читателям, что якобы Юрий прислал к князю Андрею своего дьяка Третьяка Тишкова и последний заявил-де князю Андрею, что пора-де ехать на службу к его господину. Когда же князь Андрей спросил у дьяка, что как же так, ведь «князь ваш вчера целовал крест великому князю, что ему добра хо-тети, а ныне от него людей зовет», на что ему дьяк отвечал – князя Юрия бояре принудили к присяге, «ино то какое целование, то неволное целование»[240], а раз так, то присяга не имеет силы.

Летопись не сообщает нам, сумели ли договориться о чем-либо более или менее конкретном князь Андрей и дьяк дмитровского князя, но, представляется, некая предварительная договоренность между ними все же была достигнута. Иначе сложно объяснить следующий шаг Андрея Шуйского, который попробовал соблазнить карьерными перспективами отъезда на службу к Юрию Дмитровскому своего дальнего родственника князя Б.И. Горбатого. Согласно версии составителя «Летописца начала царства», князь Андрей заявил ему, что «здесе нам служити и нам не выслужити, князь велики еще молод, а се слова носятся про князя Юрья. И только будет князь Юрьи на государьстве, а мы к нему ранее отъедем, и мы у него тем выслужим»[241].

Князь Борис не оценил предложение своего родственника и попытался отговорить его от такого опрометчивого, по его мнению, шага, но убедить Андрея в ошибочности его намерений не смог. На том они и расстались, а вот что было дальше – об этом наши источники рассказывают сбивчиво и противоречиво. Если же попытаться совместить эти противоречащие друг другу версии, то тогда выстраивается следующая картина. Князь Борис сообщил о предложении своего родственника боярам, тогда как князь Андрей, видя, что его разговор прошел впустую, решил опередить события и встретился с вдовой великой княгиней, рассказав ей, что-де князь Борис явился к нему и уговаривал его перейти на службу к дмитровскому князю, поскольку и князь Юрий к нему присылал с предложением «отъехать», и многие-де люди намерены перебраться на службу к дяде великого князя[242].

Боярская дума оказалась перед сложным выбором. Отношения между Василием и Юрием, как уже было отмечено выше, были испорчены давно и оставались холодными, на грани разрыва, и в последний год жизни великого князя. По приказу Василия за Юрием и его двором была установлена тайная слежка, руководство которой осуществлял, по-видимому, И.Ю. Шигона Поджогин[243], «серый кардинал» великого князя, на пару с князем М.Л. Глинским, и это было неспроста – во всяком случае, по отношению к Андрею Старицкому такие меры не предпринимались. М.М. Кром, ссылаясь на информацию из польских источников (хроники и переписка официальных лиц), пишет о том, что в конце 1533 г. по Москве ходили упорные слухи о том, что братья покойного великого князя намерены захватить власть[244]. Дыма без огня не бывает, а тут еще подливает масла в огонь князь Андрей Курбский, который в своей «Истории» писал о том, что Василий, «не хотяше властеля быти брата его по нем… повелел, заповедающе жене своей и окоянным советником своим скоро по смерти своей убити его, яко и убиен ест»[245].

Конечно, «История» князя Курбского – источник весьма мутный и тенденциозный, даже в большей степени, чем рассказ о «поимании» Юрия Дмитровского из Воскресенской летописи или «Летописца начала царства», однако при сложении всех этих свидетельств складывается картина надвигающейся бури при московском дворе. И здесь уже не важно, замышлял ли Юрий Дмитровский что-либо определенное или же он стал заложником своего статуса, и погубили его разговоры, которые велись за его спиной амбициозными и не очень умными и скрытными авантюристами вроде Андрея Шуйского, – Боярская дума решила сыграть на опережение и обезопасить себя от потенциальной угрозы. 11 декабря 1534 г. Юрий Дмитровский, не решившийся покинуть столицу, как ему советовали некоторые его доверенные люди (А.Л. Юрганов считал, что дядя Ивана опасался, что его отъезд из Москвы вскоре после смерти великого князя, не дожидаясь сороковин, может быть расценен как политическая демонстрация и вызов[246]), был арестован. Закованного в железа князя посадили в ту же темницу, где до этого сидел Дмитрий Иванович, племянник Василия III. Там Юрий и умер спустя три года, «страдальческою смертью, гладною нужею»[247].

Во всей этой истории неясно два момента – какую роль сыграла в «поимании» Юрия Дмитровского великая княгиня и сам Иван? Могли ли бояре пойти на столь серьезный и ответственный шаг, не заручившись хотя бы формальным одобрением со стороны малолетнего великого князя? Такое их своеволие представляется совершенно невероятным, ибо речь шла не о рядовом князе или боярине, а о дяде великого князя, члене правящей династии и потенциальном претенденте на престол. Отсюда можно смело сделать вывод, что формальное (подчеркнем – формальное, ибо сам Иван, конечно же, был еще слишком мал, чтобы играть в такие серьезные игры, проигрыш в которых грозил смертью) одобрение с его стороны Боярская дума получила. И поскольку Елена Глинская благодаря визиту Андрея Шуйского была втянута в эту интригу, то, вероятно, именно она организовала выход малолетнего великого князя из ее покоев к боярской делегации и подсказывала Ивану, что и как нужно говорить и как нужно поступать в этой ситуации. Для нее эта интрига стала первым шагом на пути к обретению политической власти, пусть и на короткий период, а для Ивана – первым опытом участия в политической борьбе, пускай пока и в роли инструмента в чужих руках. В любом случае дело дмитровского князя стало первым тревожным звоночком, который возвестил о начале борьбы за передел наследства покойного великого князя. И эта борьба дальше будет идти только по нарастающей, приводя к новым и новым политическим кризисам.

Собственно говоря, история пресловутого «боярского правления» есть история практически непрерывного политического кризиса, если понимать под ним, как отмечал М.М. Кром (со ссылкой на «Политическую энциклопедию»), «особое состояние системы, характеризующегося нестабильностью, разбалансированностью деятельности политических институтов, снижением уровня управляемости во всех сферах жизни общества и т. п.»