– Не знаю, – оскорбился Тонкий. Противно, когда тебя запирают да еще и сюсюкают, как с маленьким ребенком или сумасшедшим.

Бульдожье лицо повара огорченно вытянулось.

– Ай-яй-яй! Такие большие, а не знаем своего имени! Ну, ничего, скоро выучим.

– Да уж, пора бы, – согласился Тонкий, смерив повара красноречивым взглядом. Но работник питания и тогда не понял, что над ним издеваются.

– А хочешь, мы тебе сделаем значок с именем, как у меня? – Выпятив грудь, он показал свой значок. Звали повара не по-русски: Чжоу Ли Ван. – Здесь написано «Дядя Митя», – сообщил он.

До Тонкого дошло, что этот повар, наверное, очень одинокий или очень несчастный человек. Или у него нет детей, и он не знает, как с ними разговаривать, или все его друзья и родственники – психи. То и другое – не сахар. Пожалев повара, он беззлобно буркнул:

– Саша я.

– Ведь можем, когда захотим! Молодец, Саша! – в том же духе продолжал повар. – А я тебе покушать принес. Рыбку любишь? – И он снял серебристый колпак с тарелки.

Тонкого перекосило. Это что, такой вид пыток? Сперва катают в грузовике с рыбой, а когда ты нанюхаешься на год вперед и сам весь ею провоняешь, приносят рыбу на блюдечке – кушай, дорогой!

Повар понял его по-своему.

– Не стесняйся, – он погладил Тонкого по голове, – захочешь добавки, я принесу. Ты только стучи громче. Хорошо?

«В конце концов, привередничать в моем положении глупо», – решил Тонкий и ткнул в рыбу вилкой, чтобы не обижать повара.

– Вас Плешивый ко мне послал?

Повар скорчил строгую гримасу и картинно покачал головой:

– Нехорошо про папу такие слова говорить!

Тонкий остолбенел:

– ПРО КОГО?!

– Да ты не волнуйся, не волнуйся. Главное – здоровье. – Повар крепко взял Тонкого за руку и, таща за собой столик с позвякивающими тарелками, повел пленника по коридору. – Приедет доктор, посмотрит тебя, таблеточку выпишет. Сла-адкую, – приговаривал он. – А пока полежи, отдохни. Если что, зови меня.

Тонкий пытался вырваться:

– Какой еще доктор?

– А детский, миленький, детский, – бубнил повар.

Может, он того?.. Знакомые психи его заразили? Нет, решил Тонкий, чокнутому не разрешили бы готовить еду. Мало ли, что ему в голову взбредет.

А повар притащил его в комнату, уложил на кушетку, подкатил столик и отошел, любуясь полученной картиной.

– Плешивый мне не папа! Браконьер он! Поймал меня и привез сюда! – попытался объяснить Тонкий, уже примерно догадываясь, каков будет ответ.

– Здоровье, Саша! – напомнил повар. – Разбазарить здоровье легко, а купить невозможно. Чем ты меньше будешь нервничать, тем скорее доктор тебя выпустит.

Тонкий, обессилев, растянулся на кушетке. Комедия, господа! Плешивый привел к знакомому сына-шизофреника. Наверное, сказал, что его не с кем оставить дома, и добрый повар Чжоу Ли Ван, он же дядя Митя, согласился присмотреть за больным. И попробуй докажи ему, что он помогает браконьеру, когда на каждое твое слово как будто заранее наклеена бумажка: «Внимание! Бред сумасшедшего! Не верить!»

– Вот мы и успокоились! – обрадовался повар. – Ты уж, Саша, потерпи до доктора.

– А вы на самом деле дядя Митя или Чжоу Ли Ван? – спросил Тонкий.

– Дядя Митя, конечно. Ресторан у нас китайский, вот и подобрали всем такие имена для колорита, – рассеянно ответил повар, поглаживая Тонкого по голове. И вдруг встрепенулся: – Ты читать умеешь?!

– Это что! Я и считать могу. До десяти в минуты прояснений, – ответил Тонкий и отвернулся к стене. Повар был безнадежен.

Когда он ушел, из кармана вылез притихший Толстый, перебрался на столик и стал уплетать браконьерскую рыбу.

– Предатель! – поддразнил его Тонкий.

Верный крыс был занят и не ответил. О том, чтобы послать его с запиской для тети Музы, Тонкий даже не думал – далеко, да и зачем? Не вечно же его будут здесь держать. Плешивый смотался если не навсегда, то надолго, а повар не нанимался Тонкому в гувернеры. До вечера подождет и выпустит. А Плешивый, может быть, еще в городе, да чего там, может, он даже за стенкой, не успел удрать…

Нет, начинающий оперативник Александр Уткин не валялся без дела. Он придумывал, как убежать. Можно было простучать стены (а вдруг там потайная дверь?!), попробовать рыть подкоп вилкой… Но Тонкий не очень-то верил в эти методы. Сматываться удобнее всего через дверь. Первое, что пришло ему в голову: постучаться и, когда повар откроет, шмыгнуть мимо него на свободу. Остальные, кто на кухне, вряд ли посвящены в суть дела. Так что ловить его начнут не сразу. Но когда начнут, это будет нетрудно. Тонкий видел, какие там узкие проходы: пробежать и не отдавить кому-нибудь ногу просто нельзя.

Плохо, что повар мужчина. С женщиной было бы проще: показал бы ей Толстого как пистолет – и свободен.

Тонкий еще полежал, потом походил, потом вернулся к двери, посмотрел, послушал. Повара толпились у плит. Нет, мимо них никак не проскочишь. Он вернулся к двери, в которую втолкнул его браконьер. Она была железная. Тонкий подумал, что ловить здесь нечего, и посмотрел в замочную скважину: полутьма, коридор с цементным полом, ступеньки вверх, мусор на полу и надпись на стене: «Кристина дура».

От нечего делать Тонкий стал сочинять романтическую историю о том, как эта Кристина сюда попала и обнаружила свою дурость. Не исключено, что она тоже выслеживала Плешивого, а тот выследил ее первым и запер здесь. Может быть, она пыталась рыть подкоп, звать на помощь или делала еще что-нибудь не менее глупое в данной ситуации. Тогда Плешивый не выдержал, вышел в коридор и, чтобы Кристине было видно в замочную скважину, написал, что о ней думает.

Тонкий попинал дверь. Она ответила обиженным грохотом. Ведь есть же на свете люди, которые умеют отпирать замки заколками! В любом случае Тонкого бы это не спасло: заколки у него нет. Он повесил было нос и увидал под ногами… Спасибо, спасибо тебе, Кристина, хоть ты и дура! Под ногами валялась заколка, грязная, ржавая, но крепкая на вид. «Попытка не пытка», – сказал себе Тонкий и стал ковырять заколкой в замочной скважине.

Иногда он чувствовал сопротивление каких-то пружин, один раз в замке щелкнуло – словом, работа кипела, но без всякого толку. Тонкий подумал, что Кристина, может быть, потому и дура, что ковыряла этот замок заколкой, когда его надо открывать вилкой. И стал открывать вилкой. Работа забила ключом! Тонкий исцарапал себе руки, нос и ухо, замок трещал, как счетчик в такси, и если не открылся, то только потому, что такие замки, наверное, не открываются вилками.

Тогда Тонкий сообразил, что замочек-то накладной. Он против тех, кто захочет взломать его снаружи, а изнутри весь замок можно запросто отвинтить и снять. Заточив черенок вилки о цементный пол, он в третий раз подступился к упрямому замку. Дело сдвинулось с мертвой точки, два винтика уже гордо возлежали у его ног, оставалось еще четыре… И за этим занятием застал его неслышно подошедший повар.