— Я не притворяюсь, — сердито сказала я.

— Разве? Бьянка, если бы ты только поговорила с Кристофером…

Меня снова окатило страхом, я замотала головой:

— И не проси.

— Бьянка, ты так важна для призраков! — принялась упрашивать меня обычно язвительная Макси. — Разве ты сама не понимаешь? Ты можешь делать то, что не могут все остальные… Это не просто дым и туман. Это многое значит. Ты многое значишь.

Любопытство уже брало надо мной верх, но только я собралась начать расспрашивать, как Макси пришла в отчаяние, почти пугающее, и добавила:

— Ты нужна нам.

— Я нужна не только вам. — Я выплыла из большого зала, опасаясь, что она помчится за мной, но Макси не двинулась с места.

— Ты уверена, что хочешь этому научиться? — Патрис скрестила руки на груди, глядя на меня сурово, как миссис Бетани на экзамене.

Честным был бы ответ — «нет, не уверена». В некотором роде это пугало меня не меньше, чем тренировки в Черном Кресте: нет ничего приятного в том, чтобы учиться нападать на таких же, как ты.

Но единственный путь стать свободной — обрести могущество. А это значит — нужно научиться давать отпор призракам, если возникнет такая необходимость.

— Давай начнем, — ответила я.

Патрис вытащила пудреницу.

— Чтобы поймать призрак, — произнесла она, — прежде всего нужно его засечь.

— Считай, это сделано.

Патрис сердито на меня взглянула, но я сказала:

— Тут у меня своего рода преимущество, понимаешь?

— А, ну да. Теперь смотри. — Она нарочито медленно, как воспитательница в детском саду, открыла зеркальце. Я засмеялась бы, не будь ситуация настолько серьезной, а обстановка жутковатой. Сильный холодный дождь лил целый день, небо было серое. Хотя Патрис включила в своей спальне обе лампы, они не могли разогнать полумрак. Свет от одной лампочки заплясал на поверхности зеркала, по каменным стенам запрыгал солнечный зайчик. — Открывать зеркало нужно после того, как ты почувствовала присутствие призрака, но до того, как начнешь непосредственно атаку. Это тебе не ловушки миссис Бетани: если призрак поймет, что ты вот-вот нападешь, он сможет устоять против зеркала.

Я не выдержала. Увидев, что я улыбаюсь, Патрис в замешательстве склонила голову набок.

— Извини, — сказала я. — Просто так странно слышать, как ты рассуждаешь о нападении.

— Прошу прощения?

— Ну, понимаешь, ты же вечно боишься сломать ноготь и все такое.

У нее на лице мелькнуло раздражение, но она быстро сообразила, что я ее просто поддразниваю. Патрис вскинула бровь.

— Разве я сильно из-за этого волновалась, когда надирала задницу кое-кому из Черного Креста?

— Ни капельки, — признала я.

— И заметь, я давно этим не занималась. Собственно, все свои убийства я совершила давным-давно. Если пить кровь, изо рта начинает дурно пахнуть. И если тебя интересует мое мнение, то в академии «Вечная ночь» необходимо ввести курс гигиены, потому что до некоторых это не доходит.

Мне совершенно не хотелось сплетничать о тех, у кого воняет изо рта из-за того, что они пьют кровь.

— Ты… ты много убивала?

— Не особенно, — легко отозвалась Патрис. — Всего несколько рабовладельцев и неотесанных шерифов, да и то давным-давно. До провозглашения Декларации независимости в этой стране у черных то и дело пытались отобрать свободу. Я имею в виду — в буквальном смысле слова. В некотором роде это продолжается до сих пор. И, став вампиром, я больше не собиралась с этим мириться.

Практически каждый вампир, с которым я сталкивалась, время от времени убивал — за исключением моих родителей, да и то неизвестно, может, они просто не рассказывали мне об этом. Даже лучшие из них, как Патрис и Балтазар, убивали людей и пили их кровь. Балтазар убивал в основном во время войны, и я не могла осуждать Патрис за то, что она убивала тех, кто пытался отдать ее в рабство. Но все равно они пили человеческую кровь. Балтазар даже убил собственную сестру, и последствия этого мы расхлебываем до сих пор.

Значит ли это, что у Лукаса действительно нет выбора? Что рано или поздно он укусит? Я слишком хорошо его знала и не сомневалась, что он себе этого не простит. Ничего удивительного, что он отчаянно ищет возможность справиться с жаждой крови. Миссис Бетани предлагала ему то, чего он хотел больше всего на свете.

— Может, все-таки вернемся к уроку? — Патрис постучала по зеркальцу безупречным ногтем, накрашенным сиреневым лаком. — Хорошо. Очень помогает, если можешь уловить сквознячок или ветерок, — это дает какое-то представление о том, куда направляется призрак. Если их видно, это легко. Если нет, приходится обращать особое внимание на холодок в воздухе, иней и тому подобное. Нужно повернуть зеркало перпендикулярно движению призрака.

— То есть нужно держать его, как кетчер[2]свою перчатку, и призрак в него влетает?

— Если бы. — Патрис помедлила. — Самое главное, нужно думать о собственной смерти.

— Почему? — спросила я.

— Не просто думать. Быть в ней. Ты как бы ныряешь внутрь себя и… резонируешь на частоте смерти, если можно так выразиться. Нужно найти способ стать подобной призраку. Именно это затягивает их внутрь зеркала — они приближаются к тебе из-за этого резонанса, и тогда странный зеркальный амулет выполняет свою работу.

Ей не требовалось объяснять мне про «странный зеркальный амулет». Одной из неразрешимых загадок вампирского существования была та, что вампир перестает отражаться в зеркале, если долго не пьет кровь. Мы не понимали, почему это происходит, но вынуждены были с этим считаться.

Патрис продолжала:

— У тебя должно получаться лучше, чем у вампиров; насколько я понимаю, ты резонируешь с другими призраками очень легко. Вот человеку этот фокус вряд ли удастся.

— Понятно. Звучит достаточно просто.

— Звучит просто! — надулась Патрис. — Но нужно много тренироваться, чтобы научиться. По крайней мере, у меня было так.

Наши взгляды встретились, и ее маска безразличия исчезла. Должно быть, я выглядела очень встревоженной.

— Они пугают меня, — призналась я. — Я одна из них, но…

— Ты сильная, Бьянка. — Патрис заговорила шепотом. Я еще никогда не видела ее такой серьезной и такой искренней. — Сильнее, чем я могла ожидать от такого юного человека. Если кто-то и может справиться с ними, так это ты.

— Не знаю, чего я боюсь больше: того, что они причинят мне боль, или…

— Или что?

— Или заберут отсюда, от Лукаса и от всех вас. И не позволят вернуться обратно.