Доннелли почувствовал, что вряд ли это его позабавит.

— Я такие шуточки отпускаю в унитаз.

— Не такие громкие. Знаешь насчет нашего репортера? Дворникиего взяли сегодня в три утра. А у нас в холодильнике неделю сидел совсем нетот.

Доннелли не засмеялся. Он никогда не смеялся, есличувствовал, что у него желудок проваливается, как оторвавшийся лифт, отрываяему яйца по пути в Преисподнюю.

— То есть этот тип невинен?

Стиль Камбро не признавал ни застенчивости, ни отступлений.

— Я бы этого не сказал.

— В том смысле, что каждый в чем-нибудь да виноват?

— Нет. Я бы не сказал, что наш друг в этом ящике невинен.Уже нет.

Они оба смотрели на холодильник. Внутри сидел человек,который был подвергнут стрессам и крайностям, способным сломать самого стойкогоиз оперативников. Его мозг должен был превратиться в швейцарский сыр… и этотчеловек не был ни в чем виноват… кроме того, что был невиновен.

— Мудаки эти Дворники, — фыркнул Доннелли. — Всегда они всеприказы перепутают.

— Шайка дураков с пистолетами, — согласился Камбро. Всегдалучше, когда виновато другое ведомство.

— Значит… ты его отпустишь?

— Не мне решать.

Они с Доннелли оба знали, что человека в ящике надоотпустить, но ни один из них не пошевелится, пока сверху не придет нужнаябумага на нужный стол.

— На чем он сейчас?

— Высокочастотный звук. Отмерен на… ой, блин!

На глазах Доннелли Камбро схватил кухонный таймер и запустилего в стену. Он разлетелся на куски. Камбро начал бешено дергать выключатели, истрелки на циферблатах стали падать.

— Этот проклятый таймер заело! Он остановился!

Доннелли немедленно поглядел на холодильник.

— Он слишком долго просидел под слишком громким звуком, Чет!Проклятый таймер!

Они оба подумали, что же они увидят, когда откроется люк.

Наконец Гарретт чувствует, что он слишком далеко зашел, чтослишком высокую цену должен взять с себя самого.

Он выдерживает, ибо он должен. Он парит над краемтысячелетнего людского пути. Он — первый. И он должен выдержать эту перемену соткрытыми глазами.

Звук ничего больше не оставляет в мире Гарретта.

И наконец он успевает сказать, пока еще не поздно: "Ялюблю тебя".

Это приходится кричать, но все равно не поздно.

У него взрываются барабанные перепонки.

Камбро пил кофе в комнате отдыха. Плечи его повисли, локтиуперлись в колени, как у кающегося грешника.

— А про самозащищенный предохранитель слыхал? — спросилДоннелли. Который защищает сам себя, пережигая всю стереосистему? — Реакции непоследовало. — Я видел, что холодильник открыт. Когда оттуда забрали нашегопарня?

— Утром. Я был за пультом, когда наконец пришел приказ.

— Слушай, у тебя руки дрожат!

— Чет, я, честное слово, готов зареветь. Я видел, как этотпарень вылезал из холодильника. Ничего подобного в жизни не видел.

Доннелли сел рядом с Камбро.

— Плохо?

— Плохо! — из губ Камбро вырвался ядовитый смех. — Мыоткрыли ящик, и этот тип посмотрел на нас, как будто мы украли у него душу. Онбыл весь покрыт кровью, в основном из ушей. И начал вопить. Чет, он не хотел,чтобы мы его забирали.

Плохо, когда профессионал вроде Камбро начинает вот такизливаться. Доннелли сделал размеренный вдох, успокаивая собственныйметаболизм.

— Но вы его извлекли.

— Да, сэр, именно так. И когда мы это сделали, он вырвался,выцарапал себе глаза ногтями и удушил себя собственным языком.

— О Боже…

— Его унесли Дворники.

— Уборка трупов — хоть это они умеют.

— Есть у тебя сигареты?

Доннелли протянул ему сигарету и дал прикурить. Потомзакурил сам.

— Чет, ты когда-нибудь читал "Колодец и маятник"?

— Кино смотрел.

— Там про одного человека, которого несколько дней пытаетинквизиция. Когда он уже почти падает в колодец, его спасает французская армия.

— Беллетристика.

— Конечно, хэппи энд и так далее. Мы сделали то же самое.Только у нас этот человек не хотел выходить. Он там что-то нашел, Чет. Что-то,чего тебе или мне не найти никогда. А мы его вытащили, оторвали от того, что оннашел…

— И он умер.

— Ага.

Они несколько минут помолчали. Никто из них не был особосклонен к духовным размышлениям — им платили за умение делать свою работу. Ивсе же ни один из них не мог отогнать мысль о том, что же такое увидел в ящикеГарретт.

И никто из них никогда не войдет в ящик, чтобы это узнать.По многим причинам. По тысяче причин.

— У меня для тебя подарок, — сказал Доннелли.

Он протянул новенький домашний таймер. С инструкцией игарантией. Это заставило Камбро улыбнуться. Слегка.

— Не торопись, друг. Служба зовет. Позже выпьем.

Камбро кивнул и воспринял как должное дружеское похлопываниепо плечу от Доннелли. Он просто делал свою работу. Это не грех.

Доннелли шел по освещенному неоновыми лампами коридору,вполне сознательно избегая комнаты, где стоял холодильник. Видеть его сейчасоткрытым не хотелось ужасно.

Он сделал мысленную заметку: прочитать рассказ По. Он любилчитать хорошие книги.

Когда Рональд Розенберг открыл дверь своего дома, часы вкоридоре пробили ровно восемь. Он со слабой улыбкой кивнул сам себе. Каквсегда, в обычное время. Он медленно снял шляпу и пальто, размотал с шеишерстяной шарф и аккуратно повесил все это в стенной шкаф. В этот момент изкухни донесся голос Мардж, его жены:

— Это ты, дорогой?

Один и тот же вопрос день за днем, месяц за месяцем, год загодом. Заданный без мысли, без понимания, насколько это идиотская реплика. Какбудто взломщик ответит иначе. Часть ежедневной рутины. Неизменной, размеренной,скучной, тусклой и предсказуемой совместной жизни.