вынул сигареты, закурил. Он ощущал дуновение ночи на лице, слышал, как какое-то мускулистое и проворное существо — белка или крыса, решил он, — носится между деревьями.

— Значит, так: если в четверг, в одну минуту первого ночи я буду жив, то съем любую гадость, которую ты мне предложишь. И даже с удовольствием. Однако до того момента шаги за спиной будут мерещиться мне, куда бы я ни пошел.

— Это понятно. — Дион подлил бренди в бокалы. — Но, может быть, отвлечешься завтра от своих мыслей?

— И каким же образом?

— Монтус Дикс. — Дион чокнулся с Джо.

— А что с ним?

— Он ходячий покойник, и тебе это известно. — Дион открыл коробку с сигарами, стоявшую на столе. — Ему пора уйти. Я выгляжу слабым, пока он отсиживается в норе, когда двое моих парней уже похоронены.

— Но, как ты сам сказал, он отсиживается в норе. Я не смогу до него добраться.

Дион раскурил сигару, затягиваясь, пока она не затлела.

— Тебя в Браун-тауне уважают точно так же, как и в остальных частях города. Ты сможешь войти через парадную дверь. Я тебя знаю. Ты туда войдешь, скажешь, что пора ему выбираться на свежий воздух, и все пройдет быстро. Он даже понять ничего не успеет.

— А если он откажется?

— Тогда, черт возьми, мне придется прийти за ним самому. Я не могу больше ждать. Совсем потеряю лицо. Если он не выйдет, я окружу, на хрен, его дом, как фрицы — Ленинград. У него там дети, жены? Это уже не моя проблема. Я раскатаю его паршивый дом под парковку.

Джо некоторое время молчал. Он потягивал бренди и слушал, как шуршат листья, как бормочет вода в фонтане в углу двора.

— Я переговорю с ним, — сказал он. — Постараюсь.

В Жирный вторник, когда к тиканью часов у него в голове добавилось эхо ударов собственного сердца, Джо взялся за телефон и в итоге, переговорив с несколькими людьми Монтуса, условился о встрече на следующее утро.

В эту ночь он снова почти не спал. Он провалился в дремоту на пятнадцать минут, а в следующий миг понял, что снова таращится в потолок широко раскрытыми глазами. Он ждал, что появится светловолосый мальчик, но тот так и не появился. Джо вспомнил, что визиты призрака совершенно бессистемны — иногда между ними проходила неделя, иногда он являлся по нескольку раз на дню, — и это нервировало его не меньше, чем сами визиты. Никак не угадаешь, когда он надумает появиться. И если он пытается передать Джо какое-то сообщение из загробного мира, будь проклят Джо, если он хоть что-то понимает.

Он зашел в комнату, где спал Томас. Присел на кровать, глядя, как грудь его сына — такая маленькая и хрупкая — вздымается и опадает. Он пригладил ему влажной ладонью торчащий вихор, уткнулся носом в шею сына и вдохнул. Томас даже не пошевелился, и Джо подавил желание разбудить его и спросить, хороший ли он отец. Он лег на кровать лицом к лицу сына и на мгновенье провалился в дремоту, ему даже привиделся сон, в котором по забору носился кролик, хотя Джо никак не мог рассмотреть, от кого он спасается. Потом кролик пропал, и вот Джо уже снова смотрит на спящего сына широко раскрытыми глазами.

На следующее утро они с Томасом поехали в церковь Святого Сердца и стояли в очереди из восьмисот остальных прихожан. Отец Раттл макал большой палец в чашу для причастия, наполненную мокрой золой, и рисовал им на лбу кресты.

За церковью собралось меньше народа, чем бывало по воскресеньям, и все казались несколько взбудораженными. У отца Раттла были толстые пальцы, и кресты у всех на лбах получились толстые и сочились на жаре черной жижей.

Вернувшись к Диону, Джо умылся, зашел в кухню. Дион с Томасом сидели за столом и ели кукурузные хлопья.

Джо присел на корточки рядом с сыном:

— Я отлучусь на пару часов.

Томас холодно поглядел на него — взгляд Грасиэлы.

— На пару? Или на пять?

Джо ощутил, что его улыбка становится виноватой.

— Веди себя хорошо с Дионом.

Томас кивнул, изображая серьезность.

— И не налегай на сахар. Впереди еще кондитерская.

— Кондитерская? — невинно захлопал глазами Дион. — Какая кондитерская?

— Томас? — Джо посмотрел сыну в глаза.

— Я не буду налегать на сладкое, — кивнул Томас.

Джо хлопнул его по плечу:

— Скоро вернусь.

Дион заговорил с набитым хлопьями ртом:

— Откуда ты знаешь, что я собирался везти его в кондитерскую?

— Сегодня среда, — сказал Джо. — Разве не сегодня пекут твой любимый кекс?

— Это не кекс, ты, невежда. Это torta al cappuccino. — Он отложил ложку и поднял палец, чтобы подчеркнуть важность своих слов. — Пористый бисквит, пропитанный капучино, прослоенный рикоттой и покрытый взбитыми сливками. И его, между прочим, пекут не каждую среду, из-за этой проклятой войны. Они делают его только раз в месяц. И как раз сегодня.

— Ясно, главное, не закармливай им мальчика. У него ирландский желудок.

— Я думал, что я кубинец.

— Ты дворняжка-полукровка, — заверил его Джо.

— Для начала я привью дворняжке вкус к сфольятелле[156], а там посмотрим. — Дион указал на Томаса ложкой. — Сыграем в баскетбол, чтобы нагулять аппетит?

— Здорово! — просиял Томас.

Джо поцеловал сына в лоб на прощанье и вышел.

Глава восемнадцатая

Люди уходят

Как и было условлено заранее, телохранители Диона остались на месте, когда Джо въехал в негритянский район Айбор-сити. Любой, увидев, как две машины с белыми головорезами катят на юг по Одиннадцатой улице, решит, что перемирие нарушено, и всех их тут же перестреляют. Потому последние два квартала Джо проехал один.

По дороге он все больше и больше злился на то, как они обошлись с Монтусом. Наверное, потому, что ему искренне нравился этот человек. Или же просто потому, что чувствовал сходство с каждым, кто живет с удавкой на шее. В задачу Джо входило убедить Монтуса выйти на открытое место и умереть, хотя свой последний день Джо отчаянно старался отсрочить. Да и в чем преступление Монтуса? Он защищался от людей, явившихся в его район, чтобы его же и убить.

Джо не был ярым поборником моральных устоев, но был в состоянии определить явное зло. И то, что делали с Монтусом, подпадало именно под эту категорию.

Монтус Дикс с семьей жил над своим бильярдным клубом на Пятой