— Тебе нельзя оставаться. Забирай жен и уезжай на какое-то время.

— Забирай жен! — Монтус засмеялся. — Ты встречал хотя бы одну женщину, с которой можно было бы нормально путешествовать? И ты хочешь, чтобы три эти чокнутые суки плыли вместе со мной? Друг, если ты решил меня доконать, это самое верное средство.

— Говорю же тебе, — сказал Джо, — сейчас самое время посмотреть мир.

— Чушь, парень! Я не брошу маму и свою землю. Во время Великой войны я был в триста шестьдесят девятом пехотном. «Гарлемские черти», слыхал о таких? Знаешь, чем мы прославились, кроме того, что были первыми черными, кому правительство доверило оружие?

Джо знал, но покачал головой, чтобы Монтус рассказал сам.

— Мы шесть месяцев провели под огнем, потеряли полторы тысячи человек, но не отдали ни одного фута земли. Ни единого. И ни одного из наших не взяли в плен. Подумай об этом. Мы стояли на той проклятой земле, пока врагам не надоело умирать. Не нам. Им. Кровь доходила до верха башмаков. Кровь лилась в башмаки. Полгода сражений, полгода без сна, когда то и дело счищаешь со штыка чье-то мясо. И ты хочешь, чтобы теперь я — что? Испугался?

Он выколотил стержень над пепельницей, снова набил коноплей из медной шкатулки.

— После войны, — продолжал он, — все говорили, что все станет по-другому. Мы вернемся домой героями, к нам будут относиться по-человечески. Я понимал, что все это мечты черномазого, поэтому сделал на обратном пути крюк. Посмотрел Париж, увидел Германию, просто чтобы понять, чего ради все умирали. А когда вернулся сюда в двадцать втором? Я повидал Италию и объехал всю дерьмовую Африку. Знаешь, что было самое смешное в Африке? Никто там не принимал меня за африканца. Им было ясно с первого взгляда, что я американец, и плевать на цвет кожи. А вернулся сюда, и мне говорят, что я в лучшем случае полуамериканец. В общем, парень, я уже посмотрел мир и получил все, что мне нужно, прямо здесь. Можешь предложить мне что-нибудь еще?

— Пытаюсь придумать. Ты почти не оставил мне шанса, Монтус.

— Помнишь те дни, когда ты заправлял делами? Тогда ты придумал бы выход.

— Я и сегодня могу придумать выход.

— Но не спасение для меня. — Монтус подался к нему, желая услышать, как Джо скажет это.

— Нет, — сказал Джо. — Не спасение для тебя.

Монтус принял это окончательное подтверждение. Да, он полгода подряд каждый день видел смерть на полях сражений во Франции, только это было двадцать лет назад. А сейчас смерть сидела к нему ближе, чем Джо. Сидела у него на плече, запускала пальцы ему в волосы.

— К моему мнению до сих пор прислушивается большой человек, — сказал Джо.

Монтус откинулся назад:

— Беда в том, что он теперь не настолько большой, как ему кажется.

Джо улыбнулся и одновременно нахмурился от столь абсурдного утверждения.

Монтус тоже улыбнулся:

— Неужели ты думаешь, что он до сих пор в силе?

— Я точно это знаю.

— Тебе не приходила в голову мысль, что все происшедшее между мной и Фредди было постановкой с самого начала? — Он откинулся на спинку своего трона. — Кто из белых задает тон в городе?

— Дион.

Монтус покачал головой.

— Рико Диджакомо.

— Он работает на Диона.

— А кто заправляет в порту?

— Дион.

Монтус снова покачал огромной головой.

— Рико.

— Но от имени Диона.

— Что ж, Дион, должно быть, рад, что все эти люди столько делают для него, ведь сам он, похоже, не в состоянии сделать для себя даже кучки дерьма.

Уж не эта ли опасность давила на Джо все утро? Всю неделю? Весь месяц? Уж не от этого ли была та свинцовая тяжесть, которой наливалось тело, стоило лишь продрать глаза от сна, ставшего таким ненадежным?

За свою жизнь на этом свете Джо понял одну главную истину, касавшуюся власти: те, кто теряет власть, обычно не замечают, как она улетучивается, пока вовсе ее не лишатся.

Джо закурил сигарету, чтобы прояснилось в мозгах.

— У тебя есть два выхода. Один из них — бегство.

— Не подходит. Какой второй?

— Решать, что будет после тебя.

— Ты предлагаешь мне назначить преемника?

Джо кивнул.

— Иначе Фредди Диджакомо заграбастает все. Все, что ты создал.

— Фредди и его брат Рико.

— Не думаю, что за этим стоит Рико.

— Неужели? Ты еще скажи, что из них двоих Фредди умнее.

Джо промолчал.

Монтус всплеснул руками:

— Черт, где ты был месяц назад?

— На Кубе.

— Какой был прекрасный город, когда ты им правил. Все шло как по маслу, как никогда раньше. Почему ты не можешь снова взять все в свои руки?

Джо указал на веснушки у себя на щеках:

— Мордой не вышел.

— А давай так, — сказал Монтус, — ты собираешь всех итальяшек и ирландцев, всех, кого сможешь, объединяем их с моими неграми и возвращаем себе этот город.

— Мечта.

— Почему нет?

— У нас с тобой домашний бизнес, а у них «Сирс и Робак»[157]. Мы продержимся неделю, максимум две, а потом они придут сюда и раздавят нас. Втопчут наши кости в землю.

Монтус налил себе коньяку, кивнул Джо на бутылку с ромом, предлагая наливать самому, если хочет выпить. Монтус дождался, пока Джо нальет, и они подняли стаканы.

— За что пьем? — спросил Монтус.

— За что хочешь.

Монтус посмотрел на жидкость у себя в бокале, окинул взглядом комнату:

— За океан.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Мне всегда нравилось смотреть на океан.

— Что ж, по мне, так хороший тост. — Джо звякнул своим бокалом о бокал Монтуса, и они выпили.

— Когда смотришь на него, — продолжал Монтус, — появляется такое чувство, что какие бы земли ни были по другую сторону — все эти разные миры, — там явно лучше. Там тебя примут и будут обходиться как с человеком.

— Только это совсем не так, — сказал Джо.

— Не так. Но чувство все равно возникает. До той воды, — сказал он, наливая по новой, — до тех миров можно добраться, только сейчас их уже нет. Как и всего остального, насколько я понимаю.

— Мне казалось, ты поездил по свету.

— Ага. Потому и знаю правду: все те миры — это всего лишь этот мир. И все равно, когда смотришь на эту бесконечную, вечную синеву… — Он негромко засмеялся сам с собой.

— Ты чего? — спросил Джо.

— Ты решишь, что я чокнутый, — отмахнулся Монтус.