не знает, и для перверсии характерно именно то, что человек придерживается обеих этих установок одновременно и при этом как будто примиряет их друг с другом.

Во-вторых, можно предположить, по крайней мере, для переходного глагола «извращать», что нечто извращается, совращается или развращается некой инстанцией, действующей против истины и правды. Ниже я попытаюсь продемонстрировать, как в патологических организациях личности образуются различные альянсы, приводящие к сложному сговору между силами, которые часто воспринимаются как представители добра и зла. Пациент чувствует себя жертвой давления, которому вынужден подчиниться. При перверсии с таким подчинением может быть связан элемент инсайта и жертва может быть не столь беспомощной, какой выглядит на первый взгляд. Эта тема исследуется в следующей, девятой главе, где я рассматриваю перверсивный характер убежища с точки зрения действующих в нем объектных отношений. Особое внимание я уделю структуре патологических организаций личности и опишу, как члены нарциссической банды, составляющие такую организацию, удерживаются вместе посредством взаимодействий извращенного типа, в которых часто ведущую роль играет садизм.

Природа перверсии обсуждалась много и широко, и я не буду давать обзор этих дискуссий. Большинство авторов опираются на ранние взгляды Фрейда, когда он описывал детскую сексуальность как «полиморфно перверсивную». При этом клиническая перверсия считается всего лишь сохранением во взрослом возрасте тех инфантильных моделей, которые при перверсии (в отличие от невроза) вытеснить не удалось. Именно это представление породило знаменитый, хотя и несколько вводящий в заблуждение афоризм «Можно сказать, что неврозы – это негатив перверсий» (Freud, 1905b). Впоследствии Фрейд пришел к выводу (Freud, 1919), и большинство специалистов с ним согласилось, что перверсия, так же как и невроз, есть компромисс, к которому приводит конфликт между импульсом, защитой и тревогой. В работе «Ребенка бьют» (Freud, 1919) Фрейд сосредоточивается на тревогах эдипова комплекса и рассматривает садомазохистические фантазии как защиту от этих тревог.

Эти и другие исследования прекрасно описывает Гиллеспи (Gillespie, 1956, 1964), обсуждая важную для этой темы статью Закса (Sachs, 1923), где тот предполагает, что Эго заключает с Ид своего рода сделку и позволяет определенным перверсивным действиям оставаться эго-синтонными в обмен на согласие Ид на вытеснение массива инфантильной сексуальности, особенно тех ее аспектов, что связаны с эдиповым комплексом.

Целый ряд авторов (Glasser, 1979, 1985; Laufer and Laufer, 1984; Socarides, 1978; Khan, 1979; Stoller, 1975) подчеркивают защитную функцию перверсий, их связь с эдипальными тревогами, а также важную роль эротизации объектных отношений. О ложной репрезентации реальности в перверсии упоминает Гиллеспи (Gillespie, 1964), но центральное место в изучении перверсии отводят ей французские аналитики, особенно Шассге-Смиржель (Chasseguet-Smirgel, 1974, 1981, 1985) и Макдугалл (McDougall, 1972). Они обсуждают отношение перверта к реальности, в частности к реальности различия между полами и поколениями, и показывают, что создается перверсивный мир, в котором эта реальность искажается и репрезентируется ложным образом.

Полагаю, что для понимания перверсий эти ложные репрезентации особенно важны и порождаются они весьма специфическим механизмом, который допускает одновременное существование противоречащих друг другу версий реальности. Этот механизм совершенно четко описал Фрейд в исследовании фетишизма (Freud, 1927), которое имеет более широкое приложение, чем считал Фрейд, и проливает свет не только на все сексуальные перверсии, но также и на действие перверсивных механизмов в других сферах. Этот механизм характерен для функционирования патологических организаций личности и действует во многих типах психических укрытий, где обеспечивается убежище от реальности, но в то же время допускается некоторый контакт с реальностью.

Фрейдовское исследование фетишизма

Работа Фрейда о фетишизме (Freud, 1927) заложила основы нашего понимания того, каким образом реальность ложным образом репрезентируется при перверсии. Фрейд полагал, что представление об отсутствии пениса ассоциируется с кастрацией и мальчик боится, что, если мать могла утратить свой пенис, он также может лишиться своего. Фрейд предположил, что фетиш – это заместитель женского пениса, в существование которого когда-то верил маленький мальчик, и фетишист не хочет отказываться от этого своего убеждения даже перед лицом очевидного факта материальной реальности.

Ясно, что поднятая Фрейдом тема гораздо глубже, чем частный вопрос фетишизма, и затрагивает отношения человека с реальностью. Фрейд начинает обсуждение этого вопроса (Freud, 1923) с того, что, когда ребенок начинает сталкиваться с реальностью, он придерживается сильного допущения, что между полами не существует никаких различий. Чтобы согласовать такое убеждение с реальностью, ребенок должен отказаться от исходной теории, и Фрейд показывает, что для этого требуется преодолеть колоссальное сопротивление. Здесь Фрейд высказывает очень важную идею: вера ребенка, возникающая из допущения, и вера, возникающая из наблюдения, могут сосуществовать. Полагаю, что такое сосуществование приводит к третьему типу отношений с реальностью, характерному для перверсии, и оно обычно развертывается в патологических организациях личности.

В более ранней работе Фрейд пишет следующее:

«Мы знаем, как дети реагируют на свои первые впечатления об отсутствии пениса. Они отрицают этот факт и верят, что все-таки видят пенис. Они объясняют для себя это расхождение между наблюдением и ожиданием (preconception) тем, что пенис пока еще мал, но потом вырастет» (Freud, 1923, р. 143).

В знаменитой статье о фетишизме он продолжает эту мысль:

«Неверно, что ребенок после своих наблюдений за женщиной оставил свою веру в фаллос женщины неизменной. Он сохранил эту веру, но и отказался от нее; в конфликте между грузом нежелательного восприятия и силой противоположного желания он пришел к компромиссу, как это бывает возможно только при господстве бессознательных законов мышления – первичных процессов. Более того, в психической сфере ребенка у женщины все же есть пенис, но этот пенис уже не такой, каким он был раньше. Вместо него появилось нечто иное [фетиш]» (Freud, 1927, р. 154; курсив мой. – Дж. С.).

В 1940-м году Фрейд снова делает похожее замечание:

«Его [более раннее] наблюдение женских гениталий могло бы убедить нашего ребенка, что такое [отсутствие пениса] возможно. Но он не делает соответствующего вывода, поскольку очень уж к этому не склонен, и нет мотива, способного его к этому принудить. Наоборот, какое бы беспокойство он не испытывал, оно будет ослаблено тем соображением, что отсутствующее еще появится: женщина отрастит себе пенис позднее. <…>

Такое обращение с реальностью, которое почти заслуживает названия искусного, решающим образом сказывается на практическом поведении мальчика. Он продолжает мастурбировать, как будто в этом нет угрозы его пенису; но в то же время, в полном противоречии с его кажущимся бесстрашием или безразличием, возникает симптом, демонстрирующий, что он все-таки признает эту угрозу» (Freud, 1940, р. 276–277; курсив мой. – Дж. С.).

Здесь Фрейд обсуждает сексуальную перверсию и факт жизни, который ребенку оказывается трудно принять и о котором он знает