Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аналогичным образом всякий раз, играя в компьютерную игру, вы управляете процессами, происходящими внутри компьютера, главным образом с помощью символов и имен. Процессы, которые мы называем сознанием, очень похожи. Это как если бы высшие уровни нашего разума сидели за неким «ментальным пультом» и управляли мощными механизмами в мозге, не зная, как работает каждое из этих устройств, а лишь «нажимая» на символы из списков меню, которые появляются на ментальных дисплеях. И, в конце концов, тут нечему удивляться; наш разум развивался не для наблюдения за собой самим, а для решения таких практических проблем, как питание, защита и размножение.
Определение – это ограждение дремучей чащи идей стеной из слов.
Многим словам трудно подобрать определения, потому что феномены, которые пытаются описать эти слова, не имеют определенных границ.
Когда человека можно назвать «крупным» или «невысоким»?
Когда объект можно назвать «жестким» или «мягким»?
В какой момент «дымка» превращается в «туман»?
Где пролегает «граница» Индийского океана?
Нет смысла спорить о том, где именно пролегают эти границы, потому что они зависят от контекстов, в которых слово используется, как, например, во фразе: «Очень крупная мышь все равно меньше, чем даже очень невысокий слон».
Однако с большинством слов, используемых в психологии, ситуация гораздо более серьезная. Речь о терминах, описывающих состояния нашего разума, – таких как «внимание», «эмоция», «восприятие», «сознание», «мышление», «чувство», «Я» или «интеллект», а также «удовольствие», «боль» или «счастье». Каждое такое слово в разное время относится к разным процессам – и тут задача уже не в том, чтобы провести черту, а в переключении между различными значениями. Однако мы оперируем ими столь свободно, что едва осознаем, что делаем это. Например, нам не составляет никакого труда понять следующее утверждение:
Несмотря на сознательные усилия угодить ей, Чарльз осознал, что Джоан раздражена. Он осознавал, что переживает, но не осознавал, что неосознанно делает это заметным для окружающих.
Каждое из этих однокоренных слов было бы лучше выразить другим словом, например «целенаправленные», «заметил», «признался себе», «понимал» или «невольно», каждое из которых имеет свой собственный кластер значений. Тут возникает вопрос о том, почему лексикон, который мы используем для описания собственного разума, вобрал в себя так много слов-чемоданов?
Психолог: Слова-чемоданы полезны в повседневной жизни, когда они помогают нам общаться. Но мы не поймем, что имеет в виду другой человек, если у нас с ним не будет общего поля идей.
Психиатр: Часто мы используем эти слова-чемоданы, чтобы не задавать вопросов о самих себе. Зная название нужного ответа, можно заставить себя считать, будто вы нашли и сам ответ.
Этик: Идея сознания нужна нам для того, чтобы поддерживать свои убеждения касательно ответственности и дисциплины. Наши правовые и этические принципы в значительной степени основаны на идее, что осуждать следует только «преднамеренные» действия, то есть те, которые были запланированы заранее, с осознанием последствий.
Холист: Пусть сознание включает в себя множество процессов, нам все равно нужно объяснить, как они объединяются, превращаясь в потоки сознательных мыслей, – и объяснение потребует от нас найти слова для описания явления, которое из этого рождается.
Конечно, то же самое мы наблюдаем не только в отношении «психологических слов», но даже когда говорим о физических объектах. Рассмотрим кластеры значений в типичной словарной статье, определяющей слово «мебель».
Мебель, сущ. – движимые предметы в помещении или учреждении, которые делают его пригодным для проживания или работы.
Слово «пригодный» предполагает, что читатель обладает немалым объемом общих знаний. Например, чтобы сделать «пригодной» спальню, среди мебели в ней должна быть кровать, в кабинете – письменный стол, а в столовой – обеденный стол и стулья. Использование слова «пригодный» предполагает, что вы знаете, какие средства подходят для достижения определенных целей.
Пригодный, прил. – подходящего типа или качества для определенного случая или способа использования.
Почему же мы набиваем в каждое слово-чемодан столько разных значений? Загляните в чью угодно дорожную сумку: сами по себе предметы в ней совершенно необязательно имеют общие черты – за исключением того, что каждый из них служит определенным целям человека, который их в эту сумку положил!
Я не утверждаю, что нужно пытаться анализировать и чем-то заменять слова-чемоданы, потому что их многозначность сформировалась на протяжении многих веков и служит множеству важных целей, – но они часто мешают нам, поскольку тянут за собой устаревшие концепции. Например, трудно представить более полезное различие, чем между «живым» и «мертвым», потому что в прошлом все объекты, которые мы называли «живыми», имели много общих черт, таких как потребность в пище, укрытии и размножении. Однако это заставило многих мыслителей предположить, что все эти на первый взгляд общие черты каким-то образом происходят из единого центрального источника «жизненной силы», а не из огромного набора различных процессов, которые совершаются за стенками мембран, в клетках, наполненных сложными механизмами; сегодня нет смысла использовать термин «живой», как если бы существовала определенная граница, отделяющая животных от машин. В этой главе я постараюсь доказать, что, используя такие слова, как «сознание», все мы делаем ту же самую ошибку.
Аарон Слоуман: Выражение «человеческое сознание» обычно отсылает к настолько обширному набору черт и способностей (многих из которых мы еще не понимаем или не знаем), что число его возможных подмножеств является просто астрономическим. Нет смысла ожидать консенсуса в вопросе, какое подмножество необходимо для того, чтобы животное или машина обладали сознанием, или спрашивать, в какой момент человеческий эмбрион обретает сознание или по каким критериям определять, «сознателен» ли человек с травмой мозга, и т. д. Концепция, предназначенная для использования в различных стандартных ситуациях, в нестандартной ситуации рассыплется в пыль, как, например, «концепция времени на Луне»… И все попытки провести вымышленную черту будут не более чем пустой тратой времени – в отличие от исследования импликаций всех этих разных кластеров функций и разработки нового, более богатого словаря [Слоуман, 1992].
Тем не менее многие ученые по-прежнему стремятся раскрыть «секрет» сознания. Они ищут его в волнах мозга, или в своеобразном поведении некоторых клеток, или в математике квантовой механики. Почему эти теоретики надеются отыскать единую концепцию, процесс или вещь, которая объяснит все множество свойств разума? Возможно, они просто предпочитают решать одну, пусть и очень большую задачу – а не десятки или сотни более мелких.
