Я кивнул и взял свиток техники. Я запомню всё это, Мириот.

Всегда всё нужно оценивать своими глазами и проверять по себе то, о чём рассказывали другие. Я заметил это ещё став...

Я хмыкнул, насмехаясь над собой. Став. Замахнувшись на звание Искателя, так будет вернее.

Для меня в лесу Гряды не было таких жутких опасностей, о которых травил байки Гунир, как не случалось со мной и счастливых находок, которые обогатили бы за одну вылазку настолько, что после них можно годы больше не выходить в лес. Такого легендарного искателя из меня не получилось. Можно оправдываться тем, что трудно найти что-то там, где Волки бродят уже десятки лет, можно вспомнить свои удачные моменты с перьями или травами. Можно даже посчитать всю яшму, что мне заплатили и сравнить с тем заработком, который имеют простые Воины в Гряде. Ведь выходило даже больше, чем у равного мне по звёздам ватажника, больше даже, чем у сплочённой и опытной ватаги. Можно... Но к чему обманывать себя? Искатель из меня не вышел.

Я не нашёл почти ничего из богатств леса, оставленных Волками для проверки таких самоуверенных юнцов, как я. Гнетущее открытие. Вдвойне неприятно оказалось слышать это из уст Риквила. Возможно, потому я и сорвался при расставании с Волками? Выместил на нём свою обиду? Этого тоже не буду отрицать. Ни к чему. Я не такой уж и добрый человек. Когда жизнь прижала меня, без промедления использовал Флаг со страдающей душой. Хорошо, хоть, что до сих пор не притронулся к сектантским пилюлям. И не выкинул их, как грозился когда-то, зато щедро одарил ими других.

Я тронул кисет. Неважно. Не пройдя проверки Волков, я проложил собственный путь к добыче и силе: Царь-черепаха и Фонтан. Вот уж точно, Ключ. Сейчас передо мной другое испытание. Город тоже оказался совсем не таким, каким мне его описывали и Гунир, и Мириот и болтуны на рынке. Потому что у них были другие глаза. Глаза, смотревшие на город издалека или и вовсе его не видевшие, люди пересказывавшие по десятому разу чужие домыслы. Мириот говорил, что здесь всё без изменений, словно Древние отошли на час. Парни на экзамене в лесу травили байки про зверей, заполонивших его развалины. Я считаю, что приукрасили они все.

Чистые ухоженные улицы, ровно подстриженные вечноцветущие кусты и цветы, которых я не видел ни в одном из сборников ватажников о небесных травах, тех, что впитывают энергию. А ничем иным, прожив сотни лет в Миражном эти кусты и цветы быть не могли.

Низкие изгороди не могли скрыть от любопытного взгляда дворов поместий. Я видел там за эти дни плодоносящие и цветущие одновременно сады, беседки, звонкие ручьи и манящие пруды, в которых плескалась рыба. Я видел статуи. Статуи столь искусно сделанные, что в первый раз я решил, что гляжу глаза в глаза живому Древнему. Даже в смертельных схватках моё сердце не замирало, словно боясь ударить. При виде мужчины, стоявшего в трёх метрах от низких, символических ворот, оно поступило именно так.

В первое мгновение я решил было, что передо мной живой человек. Видел, как ветер шевелил его волосы и одежды, видел гордо поднятый подбородок и изогнутые в намёке на улыбку губы. Мгновения сливались друг с другом, утекая сквозь пальцы, когда я понял одну вещь: стоящий напротив меня не моргал; его грудь не двигалась; на плечах заметен лёгкий налёт пыли, разрушающий его идеальность; а взгляд так и не скользнул мне за спину на замершую там маму и Лейлу; да и сами глаза больше похожи на драгоценные камни, что резко выделяются на фоне белоснежного каменно-неподвижного лица. Затем я осознал, что мужчина стоит на небольшой площадке, постаменте, выступающем из узорно-мощённой дорожки.

Статуя. Статуя невероятной работы, при первом на неё взгляде заставляющая спутать её с живым человеком, да ещё и облачённая в одежды. Судя по вздоху облегчения, что раздался позади, это понял не только я, но и мама. Лейла ещё спрашивала, зачем статуи получили волосы и цветные глаза. Но что мы могли ей ответить, если и для нас с мамой это осталось загадкой? Такие статуи мы встречали ещё трижды, в самых больших поместьях на нашем пути, и каждый раз печать изъяна в виде пыли на их одеждах выдавала, что город всё же лишён хозяев.

Ещё это делали звери, которые пусть и не часто, но встречались на улицах. Именно они сильнее всего разрушали образ вечного порядка древнего города: там гнездо на крыше поместья, здесь валяющиеся кости на мостовой, на уходящей в сторону Братьев улице вытоптанная тропинка сквозь изгородь. Не говоря уж о более неприятных и низменных вещах. С одной стороны, это хоть как-то оживляло город, который своей безлюдностью давил и пугал. Куда делись все его жители? Будь даже здесь их кости, это не так бы тревожило, как полная неизвестность. С другой, эти самые звери, оживлявшие город, невероятно осложняли мне жизнь. Будь их хоть на самую малость больше, и я бы не справился, не сумел защитить маму и сестру.

Звери оказались слишком умны, слишком сильны, слишком быстры. Понимая, что проигрывают, многие словно сходили с ума, бросаясь на моих родных, в попытке убить хоть их. И отсылать далеко от схватки семью было нельзя. Дело даже не в опасности встретить ещё одного зверя, нет, у каждого из них своя территория в этом городе и ещё не случалось такого, чтобы кто-то вмешался в чужую драку. Беда оказалась в самом Миражном. Он и впрямь подходил под своё название. Нельзя просто прийти к намеченной цели — она расплывалась миражом. Невозможно даже вернуться — позади всё сменялось, словно пройдённого пути и не было, словно мы стояли на месте, а город мчался мимо нас так, как этого хотелось ему.

Вот и приходилось нам не отдаляться друг от друга больше чем на сотню шагов. Мы уже научились различать безопасные участки — главное, чтобы и у меня, и у них по сторонам стояли дома с одинаковой черепицей и одноцветными изгородями. Город переносился с места на место кусками, кварталами, улицами.

Первые два дня я уверенно шёл по карте — отбил у огромного Кота неизменяемый перекрёсток, выждал нужные цвета на улице строго по записанному совету и рванул дальше, пытаясь успеть пройти как можно больше до миража, как мы стали называть появление фиолетовой пелены, приносящей изменения улиц.

Да и сам город вокруг нас сменялся, открываясь с невиданной до этого стороны. Теперь я понимал, почему Мириот словно извинялся, давая наставления, советы и вручая мне карту. Кроме неизменных перекрёстков и подписанных мест, в остальном она оказалась бесполезна. Что я видел с высоты Небесного Исполина? Бесконечные ряды невысоких поместий, расчертивших клетками пространство и уходящих вдаль к подножию Братьев. Что я видел сейчас, углубившись в Миражный? Я видел башни в десятки этажей, огромные поместья, мимо ограды одного из них можно было идти сотни вдохов; просторные парки, засаженные высокими деревьями; гигантские здания, в одной из комнат которых могла уместиться вся Школа Ордена.

Не мне судить, но казалось — мне удавалось приближаться к цели, тем более что она даже на карте была велика и занимала целый квартал. Пусть мы и переносились раз за разом, но половина таких изменений сдвигала нас всё дальше к центру города, а значит и к нужному кварталу. Один раз я даже заметил этот Павильон с его алой крышей с вершины уличного фонтана. Но затем удача закончилась. Сначала частота миражей выросла, полностью соответствуя рассказу Мириота — чем дальше от границ города, тем сложнее двигаться к цели, и мы перестали успевать дойти до очередного перекрёстка и мираж стал заставать нас посреди улиц. После я влип в череду схваток, в которых дважды лишь амулеты защиты спасали Лейлу. Затем... Затем улицы словно вымерли.