Я расплатилась с водителем, пересела в свою машину, отъехалана один квартал, чтоб не мозолить глаза людям, и ощутила настоятельнуюпотребность обмозговать ситуацию. Выпустила Сашку, сама пристроилась наскамейке в уютном дворике, впрочем, не красоты сейчас занимали меня. То, чтоЛарионов поддерживает связь с Тагаевым, я видела собственными глазами, и это вто время, когда Дед вроде бы сильно обеспокоен тем, что Тагаев надумал идти вполитику и тем самым спутать ему все карты. По идее, следовало бежать к Деду совсех ног и докладывать, что он пригрел на груди змеюку, но я не особоторопилась. Прежде всего, я очень сомневалась, что Ларионов крысятничает. Дедаон знает хорошо. Допустим, Тагаев его мог чем-то прижать, допустим, даже хорошоприжать, но он отлично знает, что, выступая против Деда… Из двух зол выбираютменьшее… А если Дед уже не тот и сила не та и эта банда почувствовала слабину?Вот и бросились к Тагаеву. Король умер, да здравствует король! До смерти ещеслишком далеко, и Дед без боя гроша не уступит, будет стоять насмерть, как нашипод Сталинградом. Было еще кое-что: Дед и Тагаев наживают деньги рука об руку,разумеется, никак этого не афишируя и даже открещиваясь друг от друга. Теперьпри тесном экономическом контакте у них вроде бы наметился политический разлад.Или ничего не наметилось и эти двое просто пудрят всем мозги, разыгрывая своюпартию? Одному богу известно, что они могли придумать. Возможно, у Тагаева естьна Деда обиды, тот на вершинах славы, а Тимур для него каштаны из огня таскает.Вот ему и надоело, тоже в Наполеоны захотел. Возьмут да и вцепятся друг другу вгорло. Дед даже спрашивал, по какую стороны баррикады я намерена остаться? Есличестно, так мне по фигу, пусть сами разбираются, мне бы отсидеться в сторонке,и плевать я хотела на их политические баталии. Вру. На Деда не наплевать. Он,сукин сын, беспринципный и жестокий, но я его люблю, раньше любила, и сейчасчто-то от той любви осталось, может, немного, но в самый раз для того, чтоб нестоять в сторонке, когда его начнут жрать с потрохами. И чем я помогу?Перво-наперво тем, что никуда не полезу, дабы случайно не поломать его игру. Вэтой игре мне кто-то уготовил место. Дед или не Дед, поди разберись. Но я вигре, это точно, и кому-то сие очень понадобилось.

— Ох, как зубы-то ноют от открывающихсяперспектив, — сказала я вслух. Сашка весело бегал возле песочницы, синтересом поглядывая на меня.

Я достала телефон и набрала номер мобильного Деда, все-такихотелось поговорить со старым змеем, вдруг против обыкновения соизволитнамекнуть, чего ждать от жизни. Дед отозвался незамедлительно, но голос егозвучал с недовольством. Совершенно не родной голос, ни тебе ласки, ни радости —сплошная суровость и непреклонность.

— Чего тебе? — спросил он.

— Даже народные избранники чрезвычайно высокого полета,каким являешься ты, должны время от времени чего-то есть. В связи с этим яспрашиваю: мы не могли бы пообедать вместе?

Пауза слегка затянулась. Я собиралась было робко кашлянуть,чтобы напомнить о своем существовании, но тут он спросил:

— С чего это вдруг?

— Погода скверная. У меня депрессия. Ты со мной суровдо невозможности. Сашка вредничает. Я потеряла смысл жизни и не могу найти его.Этого достаточно, или мне еще что-нибудь придумать?

— Ты понимаешь, что у меня нет времени?

— Понимаю. Но ничего не могу поделать.

— Хорошо, — буркнул Дед. — Закажи столик во«Фламинго», часов на семь, нет, на шесть. Постараюсь быть. И ради бога, оденьсяпо-человечески и оставь дома свою дурацкую таксу.

Вот так-так, хорошо, хоть Сашка не слышал.

— Пес, мне срочно надо принять черты дамы из общества.Бегом в машину.

Столик я заказала, по дороге домой заскочила впарикмахерскую и сделала прическу, на это ушло около часа. Мастер была довольнаи нахваливала мою красоту. Я не слушала, просто радуясь ее радости.

Дома я провела ревизию своего гардероба, выбрала белыйкостюм с красной розой в петлице, натянула красные ботфорты и скроила рожусвоему отражению в зеркале. Сашка наблюдал за всем этим с величайшим интересом,наверное, тоже прикидывал, чего ему следует ждать от жизни при таком раскладе.В общем, два условия я выполнила, а на третье решила наплевать и взяла Сашку ссобой. Я в красных ботфортах, а он дома? Да он мне такого ни в жизнь непростит. Правда, из своей сумки он перекочевал в мою, красную. Пробовалвозражать и даже кусаться, но, будучи поставлен перед фактом: либо в сумкулезть, либо телик смотреть, — вздохнул и полез в сумку.

Через пятнадцать минут я была во «Фламинго», умудрившисьприйти раньше намеченного времени. К моему удивлению, Дед уже сидел за столом ичитал газету. В небольшом зале он был один, если не считать официанток, которыетолпились возле двери в состоянии, близком к помешательству.

— Он не кусается, — сказала я им, имея в видуДеда.

— Мы знаем. Хорошая собачка. Ему миску принести?

— Мы не поняли друг друга, — констатировала я,отказавшись от миски. Дед, будучи на редкость консервативным, не придет ввосторг, обедая с моей собакой за одним столом.

Дед оторвался от чтения, перевел взгляд на меня и, поспешносложив газету, поднялся.

— Рад тебя видеть, — сказал он совершенносерьезно, но этого ему показалось мало, и он добавил:

— Господи, какая ты красивая.

— Это тряпки, — пожала я плечами. — А я всета же.

— Мне нравятся твои красивые тряпки, — кивнул он,помогая мне устроиться за столом. — Ты бы сделала мне большое одолжение,если б больше внимания уделяла своим нарядам.

— Ничего себе, — развеселилась я. — Я-тодумала, что работаю на тебя.

— Одно другому не мешает. Я заказал по бокалу мартини,мне еще сегодня предстоит масса дел.

— Сколько у нас времени?

— Час-полтора.

— Отлично, сможем поесть спокойно.

— Выпусти пса из сумки, к твоим чудачествам здесьпривыкли,

— Я больше думала о тебе, когда его запихивала туда.

— Лучше бы ты подумала о нем и оставила дома. Что застрасть везде таскать с собой это богопротивное существо, — поморщилсяДед.

— Все существа одинаково им любимы, это ведь еготворение, — вступилась я за Сашку.

— Причем тут господь? Это чокнутые англичане, господу вголову бы не пришло создать такую нелепость.

— Прекрати, он же все понимает.

— Это собака. А ты тихо сходишь с ума и относишься кнему, как к… — Он замолчал.