В кабинете его не было. Дверь, та, что за его столом, былаприоткрыта. Там имелась комната, где Дед при желании мог отдохнуть. Не такчасто он ею пользовался. Если честно, я такого не припомню, человек онэнергичный и мог дать сто очков вперед молодым, а отдыхать не любил, да и неумел.

— Я здесь, — возвысил он голос, я прошла вперед и,к своему величайшему удивлению, обнаружила его лежащим на диване. Пиджак виселна спинке стула, Дед закинул руки за голову и разглядывал потолок. —Садись, — похлопал он ладонью по краю дивана.

Я прошла и села. Выглядел он усталым и даже больным. Яотставила сумку подальше, чтоб не раздражать его.

— Выпусти его, пусть побегает, — сказал Дед.

При этом в его голосе не слышалось никакого намека наехидство.

— Перебьется, — отмахнулась я, вдруг почувствовавсебя виноватой. Может, я в самом деле злоупотребляю его добротой? — Ты каксебя чувствуешь? — рискнула спросить я, хотя знала: таких вопросов Дедтоже не любил.

— Нормально. Что, выгляжу паршиво?

— Мне нравится. Просто непривычно видеть тебяотдыхающим в святая святых.

— Старею, — усмехнулся он. — По утрам рукидрожат, рожа серая и мешки под глазами. Вовка вчера звонил, хотел с семьей вотпуск приехать, но что-то пока не получается. — Вовка — это пасынок Деда,Дед вдовец, у его покойной жены сын от первого брака, особых чувств я междуними не наблюдала, но Дед охотно помогал пасынку, а тот охотно принималматериальную помощь. — Хоть бы замуж вышла, — не придумал он сказатьничего умнее. — Глядишь, успел бы твоих детей понянчить.

— Это вряд ли, — развела я руками, — на рольпапаши нет подходящей кандидатуры.

— Ты красивая, — разглядывая меня, вздохнул он.

— Я знаю. Но этого, оказывается, мало. Я готовить неумею, вот никто замуж и не берет.

— Сама не идешь. Хотя достойной кандидатуры и я невижу. Вроде с виду мужик как мужик, а внутри…

— Внутри у людей кишки, — заметила я. — Я ванатомичке видела. Выглядят скверно.

— Убил бы тебя, — заметил Дед, поднимаясь.

— Вставай в очередь.

— Кому ты еще успела насолить? — нахмурился он.

— Всем, кто под руку подвернулся. Ты же сам всегдаговоришь: характер у меня пакостный.

— Нормальный. У других вовсе нет никакого.

— Кто тебя сегодня так достал? — проявила яинтерес.

— Не обращай внимания. Просто становлюсь брюзгой. Этостарческое.

— Ага. А кто в прошлую субботу с чужой женой на ее дачеоттягивался?

— Донесли уже? — хмыкнул Дед. — Лишь быязыками молоть.

— Народ тебя уважает.

— Да уж… надеюсь, не только за это. — Он прошелсяпо комнате. Я терпеливо ждала, зачем пожаловала, говорить не спешила. Ясно, чтоДед намерен мне что-то сказать, правда, сам не решил до конца, говорить илинет, вот и ворчит.

— С Тагаевым виделась? — резко сменил он тему.

— Виделась.

— Говорила?

— Нет.

— Почему?

— Смысла не вижу. — Дед сел напротив, уставилсямне в глаза. Не так уж это и приятно. — Тагаев откровенничать со мной небудет, — пояснила я. — Чего ж тогда толочь воду в ступе?

— Думаю, нас всех ожидает сюрприз. Ходят слухи, что онсобирается выставить свою кандидатуру на выборах.

— От какой же партии?

— Как независимый депутат.

— Ну и хрен с ним. — Я и в самом деле не видела вэтом ничего особенного, хочется человеку в бирюльки играть, ради бога, но этоя, со своей политической близорукостью, а Дед что-нибудь да видел.

— Тебя этот факт совершенно не волнует? — вроде быне поверил он.

— А почему, собственно, меня должно это волновать? Еслинайдутся дураки, желающие за него голосовать…

— Найдутся, — заверил Дед.

— Что ж, есть старое выражение: каждый народзаслуживает своего правителя.

— Гражданская позиция у тебя на высоте, —прокомментировал Дед. Я поморщилась.

— Не грузи, мы ж не на митинге. И я ни за что неповерю, что ты всерьез опасаешься, что он составит конкуренцию твоему Никитину.Здесь каждый знает: если ты дал «добро», человек может считаться избранным ипереизбранным. — «А если нет, — мысленно продолжила я, то ему лучшенайти нору поглубже. В этом смысле самая надежная нора — могила».

— Тагаев был знаком с девчонкой, ну с той, что убили?

— Она когда-то работала в ресторане, где любил быватьТагаев.

— Значит, это как-то связано?

— Что «это»? — нахмурилась я. Дед ответить непожелал, и я продолжила:

— Убийство?

— Не пойму, на чьей ты стороне, — бросил он вдосаде.

— Соблюдаю нейтралитет, — усмехнулась я. —Если ты считаешь, что в сложившейся ситуации повесить убийство на Тагаевапредставляется заманчивым…

— Замолчи. Мне такое и в голову не пришло.

— Серьезно? Что ж, извини. В любом случае пока у менянет повода его подозревать. Хотя…

— Что? — насторожился Дед.

— Возможно, ему есть что скрывать.

— Вот и разберись, — подвел он итог, и я согласнокивнула.

— Ты не мог бы мне помочь? Никитин имел с тобойразговор по поводу Светланы…

— Да, что-то припоминаю. Хочешь поговорить сЛарионовым? Я позвоню ему. Все?

— Все. — Я прикидывала, стоит ли еще задаватьвопросы, которые так и вертелись на языке, и пришла к выводу, что этобесполезная трата времени. Сейчас Дед подозревает всех и меня в том числе, разуж дело дошло до того, что интересуется «на чьей я стороне». При таком раскладесамое ценное — это информация. Дед и так в этом смысле прижимист, так что лучшеидти подобру-поздорову и надеяться, что с Ларионовым мне повезет больше. —Ну, так я пойду? — спросила я, поднимаясь.

— Иди. — И добавил, поморщившись:

— Не нравится мне все это.