комсоветов. А для проверки качества победы еще раз устроить голодомор. И после этого объявить об окончательной победе социализма в СССР.

И надо признать, к глубокому сожалению, это большевикам удалось с лихвой.

Запустив машину НЭПа, 8 марта 1922 г. Ленин написал секретнейшую записку Каменеву: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».

Начиная с этого раздела, пишу по фактам жизни родной деревни, своей жизни. Многое почерпнул из рассказов очевидцев и своего отца. Он был первым активистом в деревне (после демобилизации в 1922 г.) по социалистическому ее переустройству — большевистской переделке.

Последний год, живя один, отец все рассказывал и рассказывал мне 19-летнему студенту, прибывшему на каникулы в деревню. Мне, чья голова была занята, лишь юношескими помыслами. Как мало я слышал! Чтоб не обидеть, я попросил его написать обо всем. И он с тремя зимами церковно — приходской школы в конце своей жизни, в свободные от крестьянских дел минуты писал своими заскорузлыми, громадными, с глубокими трещинами руками, перепахавшими столько земли, спилившими столько леса, срубившими не один дом, сработавшими столько телег, саней и другого сельхозинвентаря.

Я держу сейчас ученическую тетрадку, исписанную химическим карандашом, не очень разборчивым почерком дорогого мне человека и вспоминаю, вспоминаю,… вытирая вспотевшие лоб и глаза…

Он называл себя беспартийным большевиком (был принят в партию, когда избрали председателем коммуны, но через несколько лет при чистке исключили, к большому удовольствию мамы, так как пятеро тогда его ребятишек по лавкам очень нуждались в отцовской помощи). Как сын бывшего старосты деревни, объявленного потом подкулачником, стал таким революционером? Как я сейчас понимаю, революционную заразу он подцепил в Казани, где длительное время, начиная с царского, до 1922 года служил в учебной воинской части. По-видимому, там были активные большевистские агитаторы.

Но я не могу быть судьей своего отца, неглупого, искреннего и очень бескорыстного человека, Я сам большую часть жизни, проучившись 18 лет, заблуждался, не критически относился к всеохватывающей коммунистической пропаганде тоталитарного государства. Помещаю рассказ отца об этом периоде.

Записи моего отца Колосова Ивана Александровича (1890–1958 гг.)

Начало моей работы — 1923 год.

При нашей школе молодые ребята организовали красный уголок, а мы — пожилые стали ходить в школу, сначала слушать новости, что делается в нашем Советском Союзе. И решили организовать сельскохозяйственный кружок. Собрали 17 человек и меня избрали руководителем кружка. Мы связались с районным агрономом, который стал нас посещать и помогать разбираться с литературой. Зиму прозанимались. На весну составили план работы — провести практику, кому что проделать: кому просортировать семена и посеять один загон сортированными семенами, а второй несортированными; второму — один загон рядовой сеялкой, а другой — руками; следующему — протравить формалином и один загон протравленными, а второй непротравленными; дальше посадить картофель крестовым способом; следующему поборонить озимые; следующему сделать ранний пар.

Осенью убрали отдельно с опытных участков. Агроном проверил. Урожай оказался лучше и нам за это правительство скидку с сельхозналога — на 50 %. Вот и заинтересовали всех. Решили организовать машинное товарищество. И организовали. Но где взять денег на машины? И решили вступить членами в кредитное товарищество. Вступили в Соломинское кредитное товарищество и меня назначили уполномоченным. Нам отпустили ссуды на машины. Мы поехали в город Яранск в культкредит за машинами и привезли 2 конные сеялки, сортировку, конную молотилку, жатку, сенокосилку. Все просортировали семена и посеяли сеялками. Пришла уборка, запрягли жатку. И в первый день выжали у всех семнадцать полос! Наши бабы с песнями вяжут да нас хвалят: вот наши мужики что наделали!

В 1925 году к нам еще влились, и стало 33 хозяйства, а в то время у нас в деревне Вынур имелись всего две копкнижки, и председатель Соломинского сельпо предложил кооперировать нашу деревню. Я дал согласие провести эту работу. В это время кугланурцы просили продать дубняку на сани. Вот я и посетил Соломинское сельпо. Приехал председатель сельпо. Сделали собрание деревни и предложили, что надо провести кооперирование, а на паевые взносы продать дубняку. Все согласились. Провели кооперирование, открыли магазин в деревне.

В 1926 году организовали товарищество по совместной обработке земли и меня опять руководителем поставили. Организовали кирпичное производство. В то время строился Коктышанский (д. Коктыш — соседняя, за рекой Пижмой) льнозавод и мы сдавали на стройку кирпич.

Вот так проходила моя работа до 1929 года. Но все был недостаток: земля и машины общие, но лошадь у каждого своя. Делаешь наряд, особенно в машины, и хозяин говорит: опять мою лошадь! И поэтому решили перейти выше. И перешли на устав сельхозкоммуны. Но не успели еще зарегистрировать, как выехала из г. Горького делегация 20 человек и вызвали меня в с. Пачи на собрание с отчетом о нашей организации — как мы дошли до устава коммуны. Приехали мы в Пачи, а там собрались со всего Пачинского куста.

Открыли собрание и объявили сплошную коллективизацию и меня заставили сделать доклад, как мы жили. И после этого всем собранием, с факелами пошли по с. Пачам и дер. Пе. дуново с криками: «Да здравствует сплошная коллективизация! Долой кулачество на леса и болота»!

На второй день приехали к нам в школу, собрали собрание всей деревни, объявили сплошную коллективизацию нашей деревни. Провели и выбрали правление и опять меня председателем. И пошли по деревне с факелами и с криками: «Да здравствует сплошная коллективизация! Долой кулаков на леса и болота»! Но это не конец. На следующий день сделали коммуну всего сельсовета! Меня опять председателем! Но этого еще мало. Поехали по всему кусту Пачи до Яранского района в одну коммуну. И сделали общее собрание, выбрали правление и опять меня председателем конторы в селе Пачи. Вот тогда я и подумал: что буду делать — 20 км радиус, машин никаких нет, народ незнакомый, уже было 600 хозяйств в коммуне. Но, на мое счастье, меня вызвали в район, в райком партии и предложили на курсы в г. Киров в сельхозтехникум и предложили вступить в партию. Я написал заявку в кандидаты и меня приняли. И я уехал на курсы в г. Киров.

Проучились мы два месяца и поступила статья «головокружение от успехов» — распустить большие коммуны. Снова начать ТОЗы, артели, но и не возражали против коммуны по одной деревне. На курсах было 170 человек, а осталось после этого всего 70 человек, остальные разбежались с курсов. А я решил закончить курсы, потому что с нами стали по вечерам проводить собрания,