но врать ей сейчас не резон, понимает же, что дачей ложных показаний она своё положение только усугубит.

По её словам выходило, что пожертвования рабочих комбината составляли едва десятую часть той шефской помощи, что оказывало предприятие в целом. Но до целевых счетов у Людочки руки были коротки, так что её югославские сапоги, которые стали первой ласточкой помощи коллектива химкомбината отдельно взятой сиротке Людмиле, были очень скромной платой за хлопоты. Сапогами, конечно, дело не ограничилось. После того как никто не заметил утечку, руку в фонд подопечная запускала с завидной регулярностью. Тащила понемногу, чтобы не вызвать подозрений, и всё было хорошо и гладко. До меня. Нет, главная гнида где-то в детдоме окопалась или в ближайшем окружении.

Сигарета кончилась, новую доставать не хотелось. Значит и тебе, голубушка, харе слёзы лить. Демонстративно придавив окурок в найденной чашке с Людочкиной помадой на бортике, я поймал паузу в рыданиях и обернулся:

— Ну-с, продолжим? Как наши дела? Не понял, где заявление?

— Па-па-паростите, я всё осознала, больше так не буду. Я всё возмещу, клянусь.

— Естественно. Это даже не обсуждается.

— Что со мной будет?

— Товарищеский суд решит. Приходные и расходные книги на стол!

Стоит оценить масштаб работы и подумать, кого бы к нему привлечь.

В тот момент, когда из несгораемого шкафа появилось искомое, дверь дёрнулась, и на порог шагнул завком.

— Товарищ Волох? — сунулся он к нам. — Что здесь происходит?

Интересно, он в курсе маленькой женской слабости подчинённой?

— Это он во всём виноват. Он придумал! — заверещала вдруг Людочка, указывая острым наманикюренным ногтем на начальника.

— Что за?.. — попятился тот. — Людочка, что с вами?

— Со мной что? Меня под суд из-за тебя. При всех позорить будут, а ты в стороне думаешь остаться⁈ Погодите, я вам расскажу, как этот змей меня уговаривал, какие горы золотые обещал.

Забираю свой вопрос о слабостях. Тут всё куда интереснее. Где мой попкорн? Такое шоу намечается, хочу мягкое кресло и банку пива. Ну давайте, расскажите мне всё. Бокс!

— Людмила! — тоном глубоко оскорблённого человека начал завком.

— Записывайте, товарищ майор. Всё придумал завком Масько. Я не хотела, но он меня заставил.

— Майор? Что за чушь⁈ Я не понимаю, о чём она.

— Всё он понимает. Думал, на меня всех собак в крайнем случае, а ему путёвка в Евпаторию. Вот как хорошо всё устроил, до меня сейчас только дошло.

— Замолчи!

— Ну нет, я молчать не буду. Не собираюсь одна за всю вашу шайку отвечать. И ты, и племянница твоя, кассирша, бесстыжая морда. Все под суд пойдёте.

О! Ещё один фигурант по ходу дела выявляется.

— Товарищ Волох, не слушайте её, кажется она не в себе.

— Да ну? А кто себе костюмчик присмотрел заграничный? Кто мне вот эти сапоги продал?

— Дудки! Кто тебе поверит? Я здесь работаю двадцать лет без малого, любого спроси — подтвердят мою кристальную честность.

— А расписочка?

— Какая расписочка?

— Та самая, согласно которой деньги из кассы взяты на приобретение оборудования для народников с обязательством возмещения. Думаешь, я её выкинула? Как чувствовала, что ещё пригодится.

— Ах ты, стерва! — выставив руки на манер мёртвой Панночки, пошёл завком на Людочку.

— И что ты мне сделаешь? — не испугалась та.

— Удавлю гадину. Я тебя из помойного ведра вытащил, в люди вывел, а ты в ответ чёрную неблагодарность.

— Меня из помойного ведра⁈ Да ты на себя посмотри! Где бы ты был, если бы не я?

— Я — где? Да с моим дипломом меня с руками оторвут в любом плановом отделе. А ты как была базарной торговкой, так и осталась.

Людочка не выдержала первой. Издав боевой клич команчей, она швырнула первый попавшийся под руку предмет. Дырокол пролетел над ухом завкома Масько и застрял в плакате «Человек труда — герой нашего времени!»

— А ну сели, оба! — стукнул я по столу.

От моего стука дырокол вывалился из дыры и грохнул об пол. Дверь приоткрылась, а потом и распахнулась, впуская смутно знакомого человека при костюме и портфеле. Где-то я его видел.

— Вы к кому, гражданин? — обернулся я. — Не видите, работаем.

— Что происходит? — уставился он на тружеников кассы и творцов новогодних утренников, игнорируя меня.

— Ревизия, — перегородил я ему путь. — Покиньте помещение.

Мужик наладился что-то спросить, но тут мы узнали друг друга, его лицо вытянулось, и он шарахнулся, резво выскочив наружу. Неделю назад он точно так же резво бежал из комбинатовской столовой, прижимая в груди драгоценный портфельчик.

— Кто такой? — обернулся я к Людочке.

— Заместитель по административно-хозяйственной части, — всхлипнула та.

— Заместитель, говорите. А что же он так испугался?

— И правда. Не знаете, товарищ Масько? — ехидно взглянула она на начальство.

Слёзы моментально высохли, в глазах читался торжествующий блеск. Начальник молчал, наливая воду из графина.

— А-а, наверное, это потому, что вы с ним такие закадычные друзья, — стукнула она двумя пальцами по шее сбоку. — И импортные снасти вместе покупали. Вы его задержите да расспросите, как следует, откуда у него на даче финский унитаз и скульптуры из мрамора. Это вам не мои сиротские гроши, вот где размах.

Внезапно. Этак меня одного на всю их шайку физически не хватит. Беру звонок другу.

— Телефон где?

— Там, — указала Людочка пухлой рукой.

— Так, всем оставаться на местах. Писать чистосердечное признание с изложением всех фактов. На его основе будем рассматривать дело каждого участника. Кто дёрнется с места, плюсом накинет себе от трёх до пяти.

— Чего накинет?

— Лет, товарищ Масько. Тюремного заключения.

— Простите, но я что-то не понимаю. Вы разве не журналист?

— Журналист, журналист. Людмила, объясните ему, кто я такой, и следите, чтобы он не сбежал. А я позабочусь, чтобы остальные фигуранты присоединились к нам. Где вашего кассира носит?

— Кассира хоть не троньте! Она не причём.

— Там и разберёмся.

— В банке она, — наябедничала Людмила. — Деньги повезла. Ещё проверить бы надо, сколько там по назначению в итоге попадало.

— Дура! Думаешь выслужиться? Ты посмотри на него, он же нас всех упечёт без всякого снисхождения.

Смекает начальник. Упеку. Дело принципа. Но Людмиле легче было идти на дно со товарищи. А мне только этого и было нужно. Чем больше я их отловлю, тем чище будет воздух на земле.

А помогут мне в этом добрые люди, которых мне сейчас найдут.

— Юрий Михайлович, — набрал я волшебный номерок. — Что значит нет, Казаков звонит, срочно мне его найдите! У нас ЧП на химкомбинате.

В эту минуту, которая прошла, пока Салицкого искала секретарша, я твёрдо решил, что мне нужен помощник, а лучше два. И гбр в соседней подворотне для силовой поддержки.

— Слушаю, — наконец отозвался знакомый голос.

— Юрий Михайлович, срочно! Есть у вас на химкомбинате знакомые среди руководства? По линии комсомола, к примеру?

— Что случилось?

— Некогда объяснять. Так есть, нет?

— Как не быть. Первый секретарь комитета подойдёт?

— Человек надёжный? Честный?

— Вполне.

— Вызвоните его прямо сейчас, пусть захватит пару-тройку своих ребят и бегом ко мне. Я у них в заводоуправлени, в профкоме. Тут интересные дела, нужно подкрепление.

— Умеете вы задачку загадать, Всеволод Иванович, — буркнул Салицкий.

— Срочно, жду! — нажал я на отбой и вернулся в кабинет.

При виде меня красные и потные завком Масько и Людочка отцепились друг от друга и дружно полезли под стол, куда свалили бумаги за время своей безмолвной, но стремительной потасовки. У Масько поперёк физиономии наливались багровым четыре царапины. Людочка распутывала крупные бусы из искусственного жемчуга на красной шее и автоматически обмахивалась листом из альбома, вырванным с мясом.

— Что это⁈ — рявкнул я.

Мизансцена больше располагала к ржачу, но расслабляться было рано.

Я отобрал у Людочки её импровизированное опахало и поманил у Масько листы, добытые им из-под стола.

— Он хотел сбежать.

— Я⁈ — возмутился завком. — Я пытался её остановить, она хотела уничтожить важные улики. Вот!

Он с гневом протянул мне смятые листы бумаги, выдранные, судя по всему, из гроссбуха.

— Уже не смешно, — сообщил я обоим.

Где там черти комсомольцев моих