Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это хорошо. Благородно даже.
— Но ты мне не веришь?
— Не знаю.
И вот плевать мне, вроде, а стало досадно. Распушил хвост, дурень. Нужны-то мне твои звонки, Темникова. И без связей проживу, своих хватит.
— Дело твоё, — пожал я плечами. — Счастливо оставаться.
— Постой, Егор. Ты что, обиделся?
— Нет. Мне пора. Если товарищ Иванов ещё заглянет, передавай мой пламенный привет.
Я ушёл, не оглядываясь. Ну её, чёртову бабу. Поеду к Розочке, на ту хоть посмотреть приятно. И подержаться есть за что. Да, без искр в глазах, но сдались бы мне эти искры. Вот разберусь с Барсуком, и для этой придумаю что-нибудь особое. У меня ещё Малиновский на очереди.
Розочка, как всегда, была мила и шикарна. Даже мешковатый банный халат и полотенце на волосах не испортили её красоты. Вот это женщина по мне, никакая Алла и близко с ней не сравнится.
— Привет, цветочек, — протянул я коробку с пирожными.
— Ты совсем про меня забыл, — укорила она в ответ, но внутрь пустила.
— Замотался перед праздником.
— Устал? Давай, накормлю ужином.
— Потом, всё потом! — потянул я пояс её халата.
Эта женщина способна излечить меня от всяких дурных мыслей. Пусть лечит, — решил я и впервые остался ночевать. Зря, конечно, жить я у неё не планировал, но разово можно. Утром она предложила остаться досыпать и закрыть потом дверь на запасной ключ, но я отказался.
— Ключ не возьму, и не проси, — поцеловал я её на прощание.
Надо купить ей что-нибудь приятное. Закажу хороший импортный парфюм, у неё на трюмо стоит флакон «Шанели», практически пустой.
— Это мне Саша — муж, — дарил, — пояснила она, когда я спросил про дивный аромат, который окутал мою прелестницу, стоило мне отлучиться на минутку из спальни. — Почти кончился. Экономь — не экономь, а скоро придётся переходить на что-то попроще.
— Последние капли на меня тратишь. Не стоит.
— Я тебя так завлекаю и отгоняю соперниц. Будешь пахнуть мной, чтобы никто не покусился.
— О, коварная соблазнительница! — рассмеялся я, а про себя подумал, как тонко она почуяла мой душевный раздрай.
Чувствительные существа, эти женщины. Надо будет выдать её замуж за хорошего человека. Потом, когда всё у нас закончится. А пока она мне самому нужна. Лекарство вполне подействовало. В новый день я входил с готовым планом и без всяких Темниковых в голове.
На химкомбинате меня встречали. Завком так и брызгал радушием и оптимизмом, хотя я даже не вытащил удостоверение. Ни одно, ни другое. Действовать я собирался по ситуации. Станут права качать — получат майора Казакова, по нормальному отнесутся — лайтового журналиста Волоха.
«Хорошо, — решил я. — Очко в пользу журналиста».
И потянул из кармана удостоверение Волоха.
— Ни-ни, — замахали на меня руками. — Телефонограмму получили. Предупреждены. Идёмте, продемонстрируем вам нашу гордость — альбомы с фотографиями. Сможете переснять для статьи.
— А интервью?
— Пока смотрите альбомы, подойдёт наша Людочка. Она ответственная за шефство над детским домом.
— Отлично. Показывайте вашу гордость.
Неужто Алла всё-таки подсуетилась? Скорее всего, да. Не то шиш бы мне предъявили, а не альбомы и полную готовность к сотрудничеству.
Альбомы были парадно-выходные, соответственно, выше всяческих похвал. На такой вот случай и заготовлены. Пудовые талмуды в коленкоровых зелёных переплётах, внутри аккуратно вклеенные и подписанные по трафарету фотографии.
Дед Мороз с посохом и румяная Снегурка в кругу детей. Под ёлочкой слушают стихи. Они же достают из мешка подарки. А дальше у нас что? Вот так неожиданность, и снова те же лица. Пролистав первые два альбома, я познакомился с репертуаром новогодних утренников лет за десять, а скорее больше. Снегурка постарела, дед Мороз набрал с полцентнера веса. На последних страницах кушак едва сдерживал рвущееся на волю пузо и норовящие расползтись полы шубы.
— Прекрасно! — с чувством захлопнул я третий альбом. — Но для статьи маловато. Дети не только на Новый год живут.
— Вы дальше смотрите. Есть ещё альбомы.
— Смотрю, смотрю. А вы мне комментируйте, что ли, в процессе, одних картинок будет недостаточно.
— Давайте уж дождёмся Людочку. Она вам всё изложит.
— А вы совсем ни на что не годитесь?
— Почему не гожусь? — обиделся завком. — Я руковожу. Есть исполнитель, с него и спрос. Придёт Людочка, она вам всё обскажет красиво.
— Товарищ руководитель, время тратим. Мне не надо красиво, можно сухие факты — в каком объёме, как часто. Я творчески переработаю.
— О, а вот и наша Людочка. Людмила, тут товарищ из прессы интересуется шефской помощью трудящихся нашего комбината детскому дому номер пять. Нужно всё обстоятельно рассказать. Областная «Правда», — строго посмотрел на вошедшую начальник.
Людочка комплекцией как Дед Мороз из альбома, сладко улыбнулась, и запела про великие дела на ниве благотворительности. Невооружённым взглядом в ней было видно прожжённую циничную бабу, которой я бы лично и рубля не доверил. Как такую допустили к работе с деньгами — тайна. Чья-то родственница наверняка. Сам начальник не показался мне вором или главарём преступной шайки по предварительному сговору. Жидковат для таких дел. А вот Людочка на эту роль вполне годилась.
— У нас все так пекутся, так пекутся. Вот Эдик с каждой зарплаты в кассу сдаёт на деток. И другие работники отчисляют.
— То есть существует некий фонд помощи детям, в котором накапливаются средства?
— Конечно, — подбоченилась Людмила. — И это, заметьте, на постоянной основе! Не все сразу понимают, но мы проводим большую разъяснительную работу, убеждаем. Люди проникаются. А какие мы Новогодние утренники устраиваем!
Я заметил, да. Трудно не заметить, когда процентов так семьдесят всех фотографий сделаны на Новогодних утренниках. Ещё и слушать про них желания не было. Я попытался вернуть беседу в интересное мне русло:
— И много собираете?
— Чего?
— Средств в шефский фонд.
— Прилично. Так вот нам и руководство всегда идёт навстречу, машину даёт, костюмы пошили… — как ни в чём ни бывало продолжила она о своём.
Да иди ты нахрен со своим Новым годом! Расскажи, сколько денег в фонд собираешь и сколько из них в карман кладёшь.
— Ну сколько? — клонил я в свою сторону. — Тысячу, пять, сто рублей? И мне нужна общая статистика за период. Представьте заголовок: «Миллион рублей передали рабочие химкомбината сиротам из детского дома!»
— Миллион, эка загнули.
— Это я так, для красного словца. А на самом деле сколько?
— Я так не помню. Отчётность смотреть надо, — замялась сладкоголосая активистка.
— Так давайте посмотрим?
— Кассира нет на месте.
Думает, выкрутилась. Ладно.
— И что с этими средствами дальше происходит?
— Дальше? — запнулась Людочка.
Одухотворённость во взоре сменилась недовольством. Губы сжались в куриную гузку.
— Ну да. Вот собрали вы некую сумму, что с ней дальше? В сумке несёте в детдом? Через банк перечисляете? Или покупаете сладости детишкам?
— По-разному, — сказала как отрезала женщина, учуяв подвох в моём тоне.
Любезности в ней не осталось и грамма. Ну и мне надоело валандаться. Я же вижу, что ворует. Значит, пора сворачивать журналиста.
— Да вы не волнуйтесь так. Я же вас прославить хочу, чтобы статья вышла душевная и с огоньком.
— Всем до вас было достаточно альбомов.
— Так ведь я не все, — понизив голос, сообщил я. — А если вы не в состоянии ответить на элементарные вопросы, то спрошу по-другому.
Я вынул из кармана второе удостоверение и сунул его под нос собеседнице.
— Так сколько денег вы собираете и как распоряжаетесь суммами?
Глава 19
Размах деяний Людочки оказался до смешного мизерным. И стоило бледнеть, сереть, изображать обморок и инфаркт одновременно? Эта дура даже взятку попыталась мне всучить!
Я посмотрел на мятые бумажки в её дрожащей ладони и рявкнул для острастки:
— Возместишь до копейки в фонд!
И тут слёзы градом полились на лист бумаги, который я выдал для записи чистосердечного признания.
И означать эти слёзы могут что угодно — от действительного раскаяния до лукового сока на слизистой. Такие тоже бывали в моей практике. Рыдай, рыдай. А я тем временем перекурю.
Пока клиентка дозревает, можно подумать. Людочка не тот человек, что стоит на вершине пищевой цепи. Мерзкая — да, обнаглевшая — да. Но масштаб не тот. Мне не заржавеет и проверку бумаг устроить,