носят? Сами со своей шайкой-лейкой пусть разбираются. Половину работы я за них уже сделал — вскрыл вопиющие факты из жизни профкома. Остальное дело рук утопающих. У меня ещё детдом на очереди.

Рассадив противников по разным торцам длинного стола, сам я устроился посередине с гроссбухом. Предсказуемо, из этой китайской грамоты ничего не понял, зато мысленно прибавил к штату помощников переводчика с бухгалтерского на русский.

Минут через десять Людочка опять начала подзуживать начальника, комментируя вслух свои признания, которые излагала на бумаге.

— После завком Масько обещал жениться, но обещание не сдержал.

— Склоняла к воровству кассира с первого дня, — в отместку проговорил начальник.

— Эй, голубки! Молча пишем. Три минуты даю, потом собираю сочинения.

Надоели. Если комсомольцы не прибудут через пять минут, изымаю материалы и передаю в органы. Всем комбинатом не отмоются.

— А если я не успею? — проблеял Масько.

— Тебе же и хуже. Людмила-то всё успеет, и про себя, и про тебя. Но это уже не будет чистосердечным признанием.

Обратный отсчёт пошёл. Я сложил в стопку журналы, послушал шумы из коридора. Показалось или идут? Идут.

Секундная стрелка пошла на последний круг, когда раздался решительный стук, и в дверь ввалилась группа товарищей.

— Добрый день! Вы Казаков? — спросил меня главный.

— Одна минута, — объявил я подследственным и позвал мужика в предбанник.

— Что здесь происходит? — испытующе взглянул он на меня.

Чем-то на Салицкого похож. Глаза умные, смотрит прямо. Пожалуй, можно на него положиться.

— Мы с Юрием Михайловичем занимаемся делом пятого детдома. Установлено, что шефская помощь вашего комбината доходит не в полном объёме. По результатам очной ставки вскрыты факты присвоения собранных работниками средств. Установлены трое виновников. Сейчас те двое допишут признательные показания, ознакомитесь с материалами.

Я взглянул на часы. Минута подошла к концу.

— Идёмте.

— Подождите. Зачем вам понадобился комсомол?

— Ваши работники по сути обкрадывали своих товарищей, коллектив имеет моральное право решать их судьбу. Как только товарищеский суд вынесет решение, сигнальте, мы присовокупим его к следственным материалам. Да, присмотритесь к заместителю по административно-хозяйственной части. Очень, очень советую.

— Что, он тоже?

— Расспросите Людмилу, много интересного узнаете.

Дальше я зачитывал вслух заявления подопечных, а комсомольцы прозревали, насколько всё запущено в их датском королевстве. Покончив с этим делом, я не отказал себе в удовольствии понаблюдать за разгорающимся скандалом в благородном семействе. Обо мне все забыли, такие вопли стояли в кабинете. Возмущённые комсомольцы горячились и требовали суда над виновниками по всей строгости закона, более мудрый комсомольский вожак пытался утихомирить разошедшуюся молодёжь, пока она не устроила мордобитие.

Убедившись, что виновные не уйдут от наказания, я уже подумывал смыться по-английски, но задержался у портрета, висящего на почётном месте. Ба! Да это же Борькин дед. Дома тоже его портрет висит. Он разве не в институте преподавал?

— Не видит Лев Абрамович, до чего мы докатились. При нём бы не посмели так бессовестно воровать.

— Знали его?

— Кто ж не знает академика Лифшица? Он химфак возглавлял. Да что там, если бы не он, мечты о комбинате так и остались бы мечтами. Отстоял проект, до самых верхов дошёл. До сих пор его ученики на производстве работают. Да, были люди, гиганты! У него вся семья химики, и отец его, и дочь, внук тоже по стопам пошёл, говорят. Как его бишь…

— Борис. Они и внешне похожи.

— Точно, Борис. А вы откуда знаете?

— Работа такая. Разрешите откланяться. Дела. Если вдруг возникнут сложности с вашими подследственными, обращайтесь. Юрий Михайлович знает, где меня найти.

Кстати, о нём. Надо бы поблагодарить за помощь. Вовремя комсомольцы подоспели.

Уходя, я позаимствовал главное изделие комбината — отличный клей. С помощью этого тюбика я быстро и эффективно улучшу жизнь детдомовцев. Я же обещал им коробку для жалоб и предложений. Небольшой клочок бумаги, одно слово и размашистая подпись. Опечатано! Лёгким движением руки пустующий аквариум на входе превращается в эффективное оружие. А чтобы у персонала не было соблазна применить его не по назначению, поставлю-ка я бойца.

— Юрий Михайлович, звоню поблагодарить, — начал я издалека. — Выручите ещё раз, в долгу не останусь. Человечка бы мне, а лучше пару.

— Побойтесь бога, Всеволод Иванович! Сами зашиваемся перед парадом. Нет сейчас свободных людей. Самому бы кто одолжил десяток-другой. Горим.

— Что такое?

— А, городское хозяйство удружило. Приспичило им трубы на подступах к площади менять, перекопали всё. И обратно закапывать не собираются — экскаватор в ремонте. А у нас послезавтра в этом месте парадным маршем колонна должна идти. Как это по-вашему называется?

— Свинство.

— То-то. Я сейчас бригаду собираю, чтобы ребята завтра вышли на субботник да закопали эти чёртовы трубы. Мы из-за них репетицию нормально провести не можем. Начальству-то что, они на замов всё скинули, а те договориться не могут, чья зона ответственности — области или города.

— Попробую вашему горю помочь. Сколько народу надо?

— Человек десять хотя бы.

— Не уходите далеко от аппарата. Перезвоню.

Я набрал номер, которым разжился в военной части.

— Замполита Васильева будьте добры. Дима, Казаков беспокоит. Выручай. Надо городу помочь. Парад под вопросом. Дай служивых пару отделений. Что делать? Копать. Взвод дашь? Отлично. А мы им в качестве поощрения культурный выход устроим, годится? В музей. Ну и с меня причитается. Не забудь про ресторан, я на тебя рассчитываю.

— Юрий Михайлович, будет вам взвод солдат. Они эту траншею за час сровняют. Говорите, куда, во сколько?

— Ну Всеволод Иванович, вы меня прямо спасаете. Не хотите вечером заглянуть в гости? Там и про человечка порешаем, если ещё актуально, и другие вопросы обсудим под рюмочку чая. Вы свои новости расскажете, я свои.

— С удовольствием! — принял я приглашение.

Человечек мне актуален. Солдаты-срочники для задуманной миссии не годятся. Тут скорее вожатые нужны, причём идейные и умеющие с детьми работать.

Глава 20

Решение позвонить Алле далось непросто. С одной стороны, никакого желания говорить с ней не было. Я же не мазохист, в конце концов. Нахрена мне создавать себе препятствия, чтобы героически их преодолевать. С другой стороны, на неё уже была завязана часть моих ближайших дел, так что всё равно придётся обращаться.

«Это Темникова», — напомнил я себе, безжалостно задавил атавизмы Волоха и набрал номер. Первым делом поблагодарить за химкомбинат, вторым узнать, не выяснилось ли чего интересного про культуру.

Из трубки на меня хлынуло! Где меня, такого-сякого, вечерами и ночами черти носят? Оказалось, с вечера мне звонили домой разные люди, и всем я был нужен. А поскольку трубку никто не брал, ещё с вечера начали названивать на работу, а утром продолжили своё грязное дело. Первым делом звонил мой научрук из аспирантуры и очень беспокоился, что я пропал с радаров. От него не отставала девушка Катя, которая то ли с Егором, то ли против него. Катя требовала немедленной встречи. Алле об этих звонках не сообщил только ленивый. Это при том, что и сама она поговорила с обоими жаждущими общения. К моему звонку начальница уже кипела, о чём я, конечно, не догадывался. Сашка потом рассказал. А пока я выслушал тираду и решил сразу разобраться с обоими надоедами.

— Если ещё кто позвонит, передай, что…

— Я тебе не секретарь! — выдала в ответ разгневанная Темникова, и в её тембре я услышал отголоски будущей большой шишки.

А жаль, секретарь мне очень нужен. Посмотрим, вдруг девушка Катя сгодится на эту роль.

— Я тоже тебя люблю, — чмокнул я трубку и нажал на рычаг отбоя.

Позвоню Милюкову, уж у него-то Катин номерок наверняка есть.

Но сначала надо вежливо и культурно послать куда подальше научного руководителя. Придётся ему другого аспиранта поискать, от меня он кроме головной боли ничего не получит.

— Алло, филфак? Профессора Кишенина, пожалуйста. Скажите, это его аспирант Волох.

— А, Волох! Нашёлся. Кишенин на лекции. Я вам и без него всё скажу. Где вас носило? Вы вообще помните, что сегодня пятница, а у вас практика с той недели? А плана лекций на кафедре так никто и не видел. И что теперь? Вы понимаете, что это равносильно тому, что