Тогда Петя взял себе на заметку, что необходимо малостьподучиться плевать, и всю дорогу практиковался в плевании так усердно, что надругой день у него потрескались губы и больно было есть дыню…

– А тот, – сказал Гаврик, – был в «скороходах» и в очках?

– В пенсне.

– Нехай будет так.

– А ты откуда знаешь?

– Не видал я агентов из сыскного!

Окончив свою историю, Петя поспешно облизал губы и тотчас,без передышки, стал рассказывать ее опять с самого начала.

Трудно себе представить муки, которые при этом испытывалГаврик. Перед тем, что знал он, Петины приключения не стоили выеденного яйца! Гаврикустоило только намекнуть, что этот самый таинственный матрос в данный моментнаходится у них в хибарке, как с Петьки тотчас соскочил бы всякий фасон.

Но приходилось молчать и слушать во второй раз Петинуболтовню. И это было нестерпимо.

А может быть, все-таки намекнуть? Так только, одно словечко.Нет, нет, ни за что! Петька обязательно разболтает. А если взять с него честноеблагородное слово? Нет, нет, все равно разболтает. А если заставитьперекреститься на церковь? Пожалуй, если заставить – на церковь, то неразболтает…

Словом, Гаврика терзали сомнения.

Язык чесался до такой степени, что иногда мальчик, чтобы неначать болтать, с силой сжимал себе пальцами губы. Однако ничто не помогало.Открыть тайну хотелось все сильней и сильней. А Петя между тем продолжал сжаром рассказывать, изображая, как ехал дилижанс, как из виноградника выскочилстрашный матрос и напал на кучера, как Петя на него закричал и как тотспрятался под скамейку…

Это было уже слишком. Гаврик не выдержал:

– Дай честное благородное слово, что никому не скажешь!

– Честное благородное слово, – быстро, не моргнув глазом,сказал Петя.

– Побожись!

– Ей-богу, святой истинный крест! А что?

– Я тебе что-то скажу.

– Ну?

– Только ты никому не скажешь?

– Чтоб я не сошел с этого места!

– Побожись счастьем!

– Чтоб мне не видать в жизни счастья! – с готовностьюпроговорил Петя, от любопытства крупно глотая слюни, и для большей верностибыстро прибавил:

– Пусть у меня лопнут глаза! Ну?

Гаврик некоторое время шел молча, сопя и отплевываясь. В немвсе еще продолжалась борьба с искушением. Но искушение побеждало.

– Петька, – сказал Гаврик сипло, – перекрестись на церкву.

Петя, сгоравший от нетерпения поскорее услышать секрет, сталискать глазами церковь.

Как раз в это время мальчики проходили мимо Старогохристианского кладбища. Над известняковой стеной, вдоль которой расположилисьпродавцы венков и памятников, виднелись верхушки старых акаций и мраморныекрылья скорбных ангелов. (Значит, и вправду Ближние Мельницы находились втесном соседстве со смертью, если путь к ним лежал мимо кладбища!)

За акациями и ангелами в светло-сиреневом пыльном небе виселголубой купол кладбищенской церкви.

Петя истово помолился на золотой крест с цепями и проговорилс убеждением:

– Святой истинный крест, что не скажу! Ну?

– Слышь, Петька…

Гаврик кусал губы и грыз себе руку. У него в глазах стоялислезы.

– Слышь, Петька… Ешь землю, что не скажешь!

Петя внимательно осмотрелся по сторонам и увидел под стенойподходящую, довольно чистую землю. Он выцарапал ногтями щепотку и, высунувязык, свежий и розовый, как чайная колбаса, положил на него землю. После этогоон вопросительно повернул выпученные глаза к приятелю.

– Ешь! – мрачно сказал Гаврик.

Петя зажмурился и начал старательно жевать землю.

Но в этот миг на дороге послышался странный нежный звон.

Два солдата конвойной команды, в черных погонах, с шашкаминаголо, вели арестанта в кандалах. Третий солдат, с револьвером и толстойразносной книгой в мраморном переплете, шел сзади. Арестант в ермолкесолдатского сукна и в таком же халате, из-под которого высовывались серыеподштанники, шел, опустив голову.

Ножных кандалов не было видно – они глухо брякали вподштанниках, – но длинная цепочка ручных висела спереди и, нежно звеня, билапо коленям.

То и дело арестант подбирал ее жестом священника,переходящего через лужу.

Выбритый и серолицый, он походил чем-то на солдата или наматроса. Было заметно, что ему очень совестно идти среди бела дня по мостовой втаком виде. Он старался не смотреть по сторонам.

Солдатам, по-видимому, тоже было совестно, но они смотрелине вниз, а, наоборот, вверх, сердито, с таким расчетом, чтобы не встречатьсяглазами с прохожими.

Мальчики остановились и, открыв рты, разглядывали косопосаженные бескозырки солдат, синие револьверные шнуры и ярко-белые ножикачающихся вместе с руками шашек, на кончиках которых ослепительно вспыхивалосолнце.

– Проходите, не останавливайтесь, – не глядя на мальчиков,сказал сердито солдат с книгой. – Не приказано смотреть.

Арестанта провели.

Петя вытер язык рукавом и сказал:

– Ну?

– Чего?

– Ну, теперь скажи.

Гаврик вдруг злобно посмотрел на приятеля, с ожесточениемсогнул руку и сунул заплатанный локоть Пете под самый нос:

– На! Пососи!

Петя глазам своим не поверил. Губы у него дрогнули.

– Я ж землю кушал! – проговорил он, чуть не плача. ГлазаГаврика блеснули диким лукавством, и он, присев на корточки, завертелся юлой,крича оскорбительным голосом:

– Обманули дурака на четыре кулака, на пятое стуло, чтобтебя раздуло!

Петя понял, что попал впросак: никакой тайны у Гаврика,разумеется, не было, он только хотел над ним посмеяться – заставить есть землю!Это, конечно, обидно, но не слишком.

В другой раз он выкинет с Гавриком такую штуку, что тот необрадуется. Посмотрим!