– А это тебе что? Скажешь, не Мельницы?

– Где?

– Что значит – где? Тут.

– Где же тут?

– Где мы идем.

– А самые мельницы?

– Чудак человек! – снисходительно сказал Гаврик. – А где тывидел на Фонтане фонтан? Все равно как маленький! Спрашиваешь, а сам не знаешьчто!

Петя ничего не ответил. Гаврик был совершенно прав. В самомделе, Малый Фонтан, Большой Фонтан, Средний Фонтан. А самих фонтанов там,оказывается, никаких нет. Просто «так называется».

Называется Мельницы, а мельниц-то никаких на самом деле инет.

Но мельницы – это, в сущности, пустяки. А вот где тени непохожих на себя вдов и маленькие бледные сиротки в заплатанных платьицах? Гдесерое, призрачное небо и плакучие ивы? Где сказочно-грустная страна, откуда нетвозврата?

Гаврика об этом нечего было и спрашивать!

К своему полному разочарованию, Петя не видел ни вдов, ниплакучих ив, ни серого неба. Наоборот. Небо было горячее, ветреное, яркое, каксинька.

Во дворах блестели шелковицы и акации. На огородах светилисьзапоздавшие цветы тыкв. По курчавой травке шли гуси, поворачивая глупые головыто направо, то налево, как солдаты на Куликовом поле.

В кузне звенели молотки и слышался ветер мехов.

Конечно, все это было по-своему тоже очень увлекательно. Нотрудно было расстаться с представлением о призрачном мире, где как-тотаинственно «упокояются» родственники скоропостижно скончавшихся мужчин.

И долго еще в Петиной душе боролась призрачная картинавоображаемых мельниц, где «упокояются», с живой, разноцветной картинойжелезнодорожной слободки Ближние Мельницы, где жил братон Гаврика Терентий.

– Тута!

Гаврик толкнул ногой калитку, и друзья пролезли в сухойпалисадник, обсаженный лиловыми петушками. На мальчиков тотчас же бросиласьбольшая собака с бежевыми бровями.

– Цыц, Рудько! – крикнул Гаврик. – Не узнала?

Собака понюхала, узнала и кисло улыбнулась. Зряпобеспокоилась. Задрала лохматый хвост бубликом, повесила язык и, часто, суходыша, побежала в глубь двора, волоча за собой по высоко натянутой проволокегремучую цепь.

Из деревянных сеней слободской мазанки выглянула испуганнаяженщина. Она увидела мальчиков и, вытирая ситцевым передником руки, сказала,обернувшись назад:

– Ничего. Это до тебя братик прийшов.

Из-за спины женщины выдвинулся большой мужчина в полосатомматросском тельнике с рукавами, отрезанными по самые плечи, толстые, как уборца.

Выражение его сконфуженного конопатого лица, покрытогомельчайшими капельками пота, совсем не соответствовало атлетической фигуре.Насколько фигура была сильной и даже как бы грозной, настолько лицо казалосьдобродушным, почти бабьим.

Подтянув ремешок штанов, мужчина подошел к мальчикам.

– Это Петька с Канатной, угол Куликова поля, – сказалГаврик, небрежно мотнув головой на приятеля. – Учителя мальчик. Ничего.

Терентий вскользь посмотрел на Петю и уставился на Гавриканебольшими глазами с веселой искоркой.

– Ну, где ж те башмаки, которые я тебе справил на пасху? Чтоты ходишь, все равно как босяк с Дюковского сада?

Гаврик печально и длинно свистнул:

– Эге-э-э, где теи башмаки-и-и…

– Босявка ты, босявка!

Терентий сокрушенно покрутил головой и пошел за дом, кудапоследовали и мальчики.

Тут, к неописуемому восхищению Пети, на старом кухонномстоле, под шелковицей, была устроена целая слесарно-механическая мастерская.Даже шумела паяльная лампа. Из короткого дула, как из пушечки, вырывалосьсильное обрубленное лазурное пламя.

Судя по детской цинковой ванночке, прислоненной вверх дном кдереву, и по паяльному молоточку в руке у Терентия, можно было заключить, чтохозяин занят работой.

– Майстрачишь? – спросил Гаврик, сплевывая совершенно каквзрослый.

– Эге.

– А мастерские стоят?

Терентий, как бы не расслышав вопроса, сунул молоточек впламя паяльника и стал внимательно следить, как он накаляется. При этом онбормотал:

– Ничего, за нас вы не беспокойтесь. Мы себе на кусок хлебавсегда намайстрачим…

Гаврик сел на табуретку и скрючил не достававшие до землибосые ноги.

Он уперся руками в колено и, неторопливо покачиваясь, повелстепенный хозяйский разговор со старшим братом.

Морща облупленный носик и сдвинув брови, совсемобесцвеченные солнцем и солью, Гаврик передал поклон от дедушки, сообщал ценына бычки, с негодованием обрушивался на мадам Стороженко, которая – «такаястерва – держит все время за горло и не дает людям дышать», и прочее в таком жероде.

Терентий поддакивал, осторожно проводя носиком накаленногомолоточка по слитку олова, которое от его прикосновения таяло, как масло.

На первый взгляд не было ничего особенного, а тем болеестранного в том, что брат пришел в гости к брату и разговаривает с ним о своихделах. Однако, если принять во внимание озабоченный вид Гаврика, а такжерасстояние, которое ему пришлось пройти специально для того, чтобы поговорить сбратоном, нетрудно было догадаться, что у Гаврика было важное дело.

Несколько раз Терентий вопросительно поглядывал на брата, ноГаврик незаметно моргал на Петю и продолжал как ни в чем не бывало беседу.

Петя же забыл все на свете, поглощенный волшебным зрелищемпаяния. Он не отрываясь следил за движением громадных ножниц, режущих толстыйцинк, как бумагу.

Одним из самых увлекательных занятий одесских мальчиков былостоять посреди двора вокруг паяльщика, наблюдая его волшебное искусство. Но тамбыл незнакомый человек, гастролер, фокусник на сцене: быстро и ловко сделалсвое дело – запаял чайник, перекинул через плечо свернутые в трубку обрезкижести, подхватил жаровню и пошел себе со двора, крича: «Па-ять,па-а-ачи-нять!..»