оставляя горячие дорожки на моих щеках и капая с подбородка на одежду.

Я свернулась калачиком, уткнув голову в колени и подняв руки, чтобы обхватить себя сзади за шею. Моя грудь вздымалась, когда я делала большие глотки воздуха, тихие слезы текли по моим бедрам.

Я перепробовала все, считая в обратном порядке, перечисляя информацию о судебном деле, которую мне нужно было проверить, щипая себя и задерживая дыхание. Но слезы продолжали литься, и теперь мне отчаянно хотелось высморкаться. Блядь. Почему мне казалось, что каждый раз, когда я поднималась на дюйм выше, что-то пинало меня в лицо, пока я не откатывалась назад на фут?

Мое сердце болело; физическая боль, которая не уменьшалась, как бы сильно я ни старалась. Ничто не могло заставить меня чувствовать себя хуже, чем осознание того, что я не знала, что мой ребенок хочет чего-то такого простого, как занятия долбаным спортом, потому что он слишком нервничал, чтобы сказать мне об этом. Ничего.

— Эй, все в порядке?

Но это может быть очень близко к истине.

Я вскинула голову, мои опухшие глаза и влажный нос были полностью выставлены на обозрение мужчине, который не мог бы выглядеть лучше. Я натянула рукава до запястий, вытирая глаза и изо всех сил жалея, что у меня нет мантии-невидимки, которую я могла бы накинуть на себя.

Гарретт стоял в нескольких футах от моего крыльца, казавшийся тенью в своих черных спортивных штанах и футболке. Он, должно быть, замерз, и от внезапного осознания того, что на мне была его толстовка, мое лицо воспалилось. Так что теперь я была мокрой, опухшей и с ярко-красной задницей, используя его одежду в качестве своей личной салфетки. Идеально.

Я подумала о том, чтобы солгать и сказать, что со мной все в порядке, но это только выставило бы меня глупой. Я явно была не в порядке. Отрицать очевидное было бы бессмысленно.

— Нет. Не совсем.

— Да, это был глупый вопрос.

Я поморщилась, незаметно вытирая нос о колено и плотнее подтягивая ноги к груди.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

Он переступил с ноги на ногу, засунув руки в карманы. — Я шел к своей машине, и мне показалось, что я что-то услышал.

Я взглянула на его ноги, мои глаза сузились, что было не так уж и много, поскольку они были практически закрыты. Я и не думала, что произвела какой-нибудь шум.

— Ты собирался куда-то пойти без обуви? — я икнула, отчего мои слова прозвучали пискляво и жалко.

Его язык высунулся наружу, прежде чем он втянул нижнюю губу в рот. Я подсознательно крепче сжала бедра, приковав взгляд к его рту по причинам, которые я не хотела исследовать.

— Я… искал кое-что.

— А

Он вытащил руку из кармана, указывая на мое крыльцо. — Не возражаешь, если я присяду?

Немного, да. Я вышла на улицу, чтобы избежать зрителей, наблюдающих за моим срывом, а не афишировать это самому сексуальному мужчине, которого я когда-либо видела. Но я перенеслась в тот день, когда нашла его в похожем положении — без пятен от слез.

— Конечно. Я имею в виду, конечно, как будто все в порядке, — я снова икнула и опустила голову, отводя наши взгляды. Почему я была такой, какой есть? Если бы у неловкости было имя, оно было бы моим.

Гаррет поднялся, медленно сгибая свои длинные, толстые ноги, чтобы сесть рядом со мной. Нас не разделяло и фута, и его тепло и запах окружали меня даже сильнее, чем толстовка, и это каким-то образом успокаивало меня и будило одновременно.

Только когда я почувствовала настоящий запах, я поняла, что его толстовка с капюшоном давным-давно перестала пахнуть им самим. Я слишком много раз надевала её в постель, покрывая своим собственным, менее сексуальным ароматом. По крайней мере, так было бы легче убедить себя вернуть её. Что я бы сделала… как только он бы ушел.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Ничего особенного. Мне просто нужна была минутка.

— Это не выглядит как «ничего особенного», и я хороший слушатель.

Новые слезы потекли по моим щекам. Теперь, когда я начала, мне казалось, что я не могу это прекратить. — Все в порядке.

Он наклонился вперед, уперев руки в бедра и искоса поглядывая на меня. — Это из-за твоего бывшего мужа?

Я резко вдохнула, подавившись собственной слюной, и у меня начался легкий приступ кашля. — Нет, — прохрипел я.

— Ты уверена? Я всегда могу пойти и сломать этому ублюдку нос, если это вызовет улыбку на твоем лице.

Тогда я рассмеялась, громко и от души. Это было шатко и совсем не привлекательно из-за моего заложенного носа, но я почувствовала освобождение. Несколько кирпичей, которые лежали у меня на сердце, отвалились.

Его голова повернулась в мою сторону, и он уставился на меня так, что я не совсем поняла, но это заставило меня почувствовать, что он что-то ищет. Я снова вытерла лицо руками, беспокоясь, что размазала сопли или еще что-нибудь ужасное. — Я возьму это на себя в другой раз.

Он не настаивал, казалось, понимая, что мне нужна тишина, чтобы собраться с мыслями. Я села прямо, вытянув ноги вниз по лестнице и борясь с иррациональным желанием положить голову ему на плечо.

— Джейми хочет присоединиться к футбольной команде. Очевидно, он уже давно этого хотел.

Гаррет откинул голову назад, нахмурив брови, услышав объяснение моих слез. — И это плохо?

— Я не знала. Он сказал, что каждый день играет с друзьями, а я даже не знала, что ему это нравится. Он не хотел говорить мне из-за денег. Он боялся, что мне придется искать другую работу. Как будто он думал, что не будет этого стоить.

Я судорожно вздохнула, стиснув руки на коленях и мысленно поклявшись, что больше не начну плакать. Черт возьми, я была взрослой.

Он согнул одну ногу, повернувшись, чтобы поставить ее на крыльцо и повернуться ко мне. — Сколько у тебя рабочих мест?

— Три.

— Ты просто… что делаешь? Меняешь их местами, чтобы они соответствовали полной занятости?

Я глухо рассмеялась. — Нет. Я работаю по одному и тому же графику каждую неделю, обычно от шестидесяти до шестидесяти пяти часов.

Он попятился назад, едва удержавшись от того, чтобы не удариться головой о перила. Его глаза были такими широкими, какими я их когда-либо видела. — Ты делаешь дохрена.

— Просто так сложилось.

— Каждую неделю?

— Каждую неделю.

Он уставился на меня так, словно у меня выросла не только третья голова, но и голова волшебного единорога. — Ты не получаешь