– Та-а-ам... Обидел!

– Кто? Кто тебя обидел?

– Та-ам! Обидели Лешу!

Он шмыгнул носом и махнул рукой в сторону двери.

– А Леша его – так! Ы-ы-ы!

Он показал, как именно сделал Леша, и у Тани похолоделовнутри. «Подрался с кем-то... ударил его... Но почему кровь???»

– С кем ты подрался, Алеша? – тихонько спросила она,следя за голосом, чтобы не напугать его. – С мальчиком?

Он, мыча, замотал головой, и на нее полетели брызги с егомокрых волос.

– С девочкой?

Снова отрицательное мычание.

– С дяденькой?

– Дя-дя! Бо-бо дядя! Дядя Алешу бо-бо!

Таня опустилась на землю и с минуту мучительно соображала,что делать дальше. Наконец, решившись, выглянула наружу и, увидев, что матьскрылась в доме, потянула брата за рукав.

– Вставай!

Он не сразу, но поднялся и послушно пошел за ней.

– Леша, пойдем туда, где ты с дядей дрался. Понимаешь?

Он закивал, но глаза у него стали мутные, и Тане пришлосьповторить еще несколько раз, прежде чем она убедилась, что он действительно еепонял.

– Ку-ре-оша!

– Тише, тише! Знаю, что Куреша! Побежали.

Она выскользнула из сарая, поманила его следом, прижалапалец к губам. Он уже улыбался, включившись в ее игру: они частенько бегалидруг за другом тихо, как мышата, чтобы не слышали отец и мать. Вот и сейчас онипрокрались мимо дома, выскочили на улицу, с которой полуденный июньский жарпрогнал всех, даже ленивых кур, и пустились бежать в сторону Куреши.

У реки Алеша отодвинул сестру в сторону и уверенно пошелвидимой ему одному тропинкой. «Не первый раз уже здесь... – отметила Таня,осторожно ступая за ним босыми ногами. – Господи, а это что?»

В зарослях осоки лежала широкая доска. Мальчик ухватил ее закрай, потащил, кряхтя от натуги, и бросил Татьяне под ноги.

– Ты на этом плыл?! Куда?

Ответ был ясен ей без слов, и жест брата – он махнул рукой всторону острова – оказался лишним.

Снимать платье она постеснялась, и только завязала его узломмежду ног. Когда они вошли в воду, Алеша лег на доску и поплыл, широко загребаяладонями, отгоняя воду назад с такой силой, что она бурунчиками закручиваласьвокруг края доски, изъеденного короедами. На сестру он даже не обернулся.

Татьяна плавала отлично, но она опасалась, что не справитсяс течением. Однако они справились. Когда запыхавшиеся брат с сестрой выбралисьна берег, то лежали несколько минут, приходя в себя. Алеша встал первым и также уверенно, как раньше, двинулся вдоль ивовых зарослей. Татьяна побежала вследза ним, не оборачиваясь, и потому не заметила человека, наблюдавшего за нимииздалека.

Они свернули в лес, и Таня ойкнула, наколов ступню опавшимихвоинками. Алеша двигался вглубь, не обращая внимания на иголки, но несколькоминут спустя замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, виновато оглянувшись насестру.

– Что там? – шепотом спросила Татьяна, всматриваясь вкусты.

– Дядя! Не-е-е-е...

Она видела, что брат напуган. На лбу у него выступил пот, аее саму колотила дрожь: мокрое платье отвратительно холодило кожу. Татьянапостаралась взять себя в руки, отодвинула Алешу и сделала несколько шагов понаправлению к зарослям. «Кто там? Может, пьяный в кустах?» Но она знала, чтоникаких пьяных здесь быть не может. Пьяный просто не добрался бы до острова,утонул в Куреше.

Раздвинув ветки, она неожиданно для себя оказалась на краюнеглубокой лесной ямы, на дне которой лежал человек.

Вид его был так страшен, что Татьяна прижала руку ко рту,сдерживая крик. Лежавший был бесповоротно, беспощадно мертв. Разбитая голова,залитая кровью, раскинутые в стороны руки, на которых тоже темнели брызги...Кровь была везде: на траве, на ветках, на камнях...

«На камнях...» – подумала Таня.

Она обернулась к Алеше. Тот сидел на земле, закрыв головуруками, и раскачивался. Обычно это случалось после того, как его наказывалиродители. Шагнув к брату, Таня присела перед ним на корточки и спросила, едваслыша свой дрожащий голос:

– Алеша, ты камнем его ударил?

Тот пробормотал в ответ что-то невнятное, продолжаязакрывать руками лицо.

– Алеша... Я не буду ругаться. Честное слово! Только скажи:ты его ударил, да?

Брат поднял к ней сморщившееся лицо.

– Не дал! – гнусаво промычал он. – Дядя плохой! Недал Алеше... – дальше пошел поток нечленораздельных слов, голос братазвучал все громче, и Таня в панике зажала ему рот.

– Тише, тише! Господи... Сиди здесь, не говори ничего!

Она вернулась к яме и несколько минут расширившимися глазамисмотрела на труп. Холод от промокшего платья проник ей под кожу и, казалось,сжимал сердце. Все внутри было холодным. Таня машинально дотронулась рукой дощеки и чуть не вздрогнула: кожа пылала, словно у нее был жар.

Она представила, как найдут тело, узнают, кто убил, заберуту нее Алешу и будут его лечить... Точнее, не лечить, а делать с ним кое-чтодругое в такой лечебнице, откуда она не сможет его забрать. Может быть, ейразрешат приходить к нему, и тогда раз в неделю она будет видеть его – то, чтоот него останется. А может быть, и не разрешат. Таня не знала, разрешают лиродственникам навещать слабоумных убийц.

Подумав о лечебнице, она еще раз провела рукой по щеке, нона этот раз не почувствовала собственного прикосновения. Ей было очень труднодумать и приходилось буквально вытаскивать из своей головы мысли о том, чтопредстоит сделать. Они путались, словно ниточки мулине из вышивальнойкоробочки, и каждая мысль была яркой – слишком яркой, отвлекающей внимание, аей требовалось распределить их по степени важности. Таня попыталась приглушитьцвета, но у нее не вышло, и тогда от отчаяния и неспособности соображать оназастонала, совсем как брат, обхватила голову руками и сильно нажала пальцами навеки – так, что перед глазами забегали сначала черные, а затем желтые пятна.

Это помогло. Из вороха ниток-мыслей осталась одна,выделившаяся ярко-лиловым цветом. «Лопата. Мне нужна лопата».

Алешу она оставила сидеть возле тела. Приняв решение,Татьяна стала делать все очень быстро, хотя ей было очевидно, что она непредусмотрела и половины того, что должна была предусмотреть.

Обратно она переправилась на Алешиной доске, а прибежавдомой, первым делом поменяла длинное вымокшее платье на короткое, быстросохнущее. Отец и мать храпели после обеда, не интересуясь, где дети, и Таняпоблагодарила бога за их равнодушие. Сейчас оно было ей только на руку.

Лопата, мешок... Она схватила старый заступ – тот самый,которым собиралась гонять приблудную собаку, – и обернула мешковиной. Еслиее увидят, скажет, что идет копать какие-нибудь лесные цветы для палисадника.Но после полудня деревня должна быть безлюдна...