Я подошла, протянула руку, но как только кобылка шевельнулась в мою сторону, отскочила назад и, потеряв равновесие, села в грязь; одна из собак тут же весело на меня налетела, испачкала лапами и обслюнявила лицо. Сизер цокнул языком и протянул:

— Ох, и тяжко мне с вами придется, эньора!

Еле отбившись от собак, которые, заметив мое падение, тут же налетели на меня в едином радостном порыве, я поднялась, и, подойдя к пладу, пожаловалась:

— Зачем вообще эксплуатировать бедных лошадей, если можно ездить на машинах и путешествовать поездами и морем?

Мариан бросил на меня быстрый взгляд, и я прикусила язык.

— Надо же, какие мы прогрессивные, — протянул он.

— А что? — спросила я, делая шаг к лошади. Желая перебороть страх перед ней, я боязливо коснулась ее ухоженной гривы. Страшного не случилось: животное не дернулось и никак иначе не показало, что ему это неприятно. Приободрившись, я начала гладить лошадь увереннее, сначала по гриве, а потом и по шее. Она покосилась на меня бархатно-карим глазом и продолжила принимать ласки.

— Многие боятся пара и железа, — ответил мужчина.

— Почему? Управление машиной то же самое, что и управление огнем, только через механизмы, шестеренки, нагревание воды...

— Нет, это далеко не то же самое. Управлять огнем может только плад, а вести машину – всякий.

— Я слышу в вашем голосе спесь, эньор, — колко сказала я. — То, что ты плад, не делает тебя исключительным.

— Делает. И тебя тоже, — шепнул мужчина, подаваясь ко мне.

Еще чуть-чуть, и что-то бы произошло. Мы избежали этого чего-то, потому что я отошла, да и Мариан тоже словно очнулся. Избегая смотреть на меня, он вернулся к безопасной лошадиной теме:

— Я вижу, тебе уже не так страшно подходить к кобыле. Стань слева и вдень ногу в стремя, как я учил. Надо сделать это быстро, но без резкости.

Я глубоко вздохнула, набралась решимости, и на первом же этапе провалилась: то ли роста не хватило, то ли прыткости, но я даже не смогла нормально вдеть ногу в стремя. Мариан фыркнул и велел попробовать снова. Во второй раз это мне удалось лучше; вдев левую ногу в левое стремя, я попыталась сделать рывок, но почему-то оказалась не в седле, а внизу, на Сизере, и от испуга пыхнула, сильно пыхнула, так что все вокруг заволокло прозрачно-белым. Лошадь испуганно заржала и отбежала.

— Что ты творишь?! — рявкнул Мариан. — Лошади боятся огня!

Отпихнув меня, он пошел за лошадью. Хорошо, что она не сильно испугалась и далеко не отбежала и сама к мужчине подошла, но, как я подозреваю, только потому, что я была в отдалении. Собаки, кстати, тоже отбежали от нас на некоторое расстояние, а некоторые даже прижали хвосты.

— Возвращаемся в замок, — бросил сердито плад.

— Но…

— Никаких но! Никакой верховой езды, пока ты не научишься сдерживать себя! При любом удобном случаем рисуешься огнем!

— Да не рисуюсь я! Никто меня не учил, как им управлять!

— Что за сказки?

— Это не сказки, я правда не умею, — шепнула я, растерянно глядя на Сизера.

В его глазах, казавшихся при таком освещении серыми, как мрачные небеса над нами, я увидела то же, что постоянно видела в глазах Гелла: подозрение и недоверие.

— Возвращаемся в замок, — жестко приказал он.

Снова я оказалась в своей большой темнице…

Морально раздавленная, я доплелась до гостиной и села в кресло перед камином. Родовой огонь Гелла, обычно мирно горящий или весело потрескивающий, при моем появлении стал темнее и «ужался». Почему иногда он приветственный, а иногда недружелюбный? В книгах, которые мне доступны, не особо рассказывается о сути огня и о сути плада. Как же мне жить, если я не знаю, на что способна и на что не способна?

Только что-то начинает налаживаться, и снова проблемы… это такая долгая полоса невезения? Я ведь и запомнить толком не успела, как оно, погулять, подышать воздухом, почувствовать иллюзию свободы…

Услышав чье-то приближение, я поднялась и собралась уйти, потому что не в том была настроении, чтобы общаться. Это был Мариан. Остановившись, он молча на меня смотрел, и лицо у него было такое… как у Брадо, в общем.

— Как вышло, что взрослый плад не знает, как управлять собственным пламенем? — резко спросил он.

— Я перерожденная.

Мариан остался стоять, как стоял, и взгляд его совсем не поменялся, так что я даже вопросом задалась: а точно ли я вслух призналась? Но вот плад чуть заметно нахмурился, дернул уголком рта.

— Это правда? — наконец, спросил он.

— Это единственное, что я достоверно знаю о себе.

Еще одна пауза.

— Драконова воля… — выговорил ошарашенно Сизер, глядя на меня как впервые. — Брадо знает?

— Знает. Он и ллара Эула.

И снова пауза…

Мариан вдруг шагнул ко мне, и сделал он это так быстро, что я снова пыхнула бесцветным пламенем, но на этот раз у него это раздражения не вызвало – он и не заметил.

— Перерожденных возвращают не просто так, — взволнованно проговорил он; его глаза сверкнули. — Во всей Тоглуане нет семьи несчастнее, чем Геллы. Они давно просят Великого Дракона о чуде… И вот ты здесь. Но для кого – для Кинзии или Брадо? — Не дав мне и слова сказать, он попросил: — Помоги Кинзии, Валерия, пусть она родит наследника. Клянусь, я не останусь в долгу, я дам тебе все. Я найду тебе лучшего мужа, я…

— Да не знаю я, как! — прервав Мариана, с отчаянием сказала я. — Я ничего не помню!

— И не надо! Просто помоги ей! Именно ей! Она должна забеременеть! Она заслужила!

Как сказать ему, что не осталось у меня благодати, что я ничего уже не могу, потому что истратила силы на Блейна? Это хуже, чем вечная подозрительность Гелла… Не смогла я убить эту надежду, не смогла сказать правду.

— Помогу, как смогу, — пообещала я.

Мариан взял мою руку и поцеловал.

— Прежде, чем начать повелевать огнем, с ним надо научиться общаться, — сказал Мариан, стоя у камина в гостиной (эту локацию я про себя назвала «местом силы»). — Погляди на пламя Геллов. Ты чувствуешь его?

Я вгляделась в красноватый огонь и кивнула.

— Чувствую. Тепло.

— Ничего ты не чувствуешь, — вздохнул мужчина, и протянул мне руку. В центре его ладони родился желтенький подрагивающий кругляш. — Возьми его.

— Как? — шепнула я, восторженно глядя на энергию.

— Просто возьми и все.

Отринув сомнения, я опустила свою руку на кругляш и сразу же ее одернула: он агрессивно «ощетинился» множеством лучиков, похожих на шипы. Я укоризненно посмотрела на своего молодого наставника, а он, сверкнув наглой улыбкой, сказал: